Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Таня бросилась к воротам, Клим с трудом поднял огромный засов и тут створки сами распахнулись. На дороге гарцевали несколько всадников, в казенной пролетке виднелись полицейские мундиры, а прямо перед ними стоял спешившийся Василий Людвигович фон Адлер. Весь полк дислоцировался, оказывается, неподалеку. Летние маневры! Мавродаки не понадобилось скакать за Таниным мужем в другую губернию.

Поняв все сразу, Таня смирилась, не желая причинять неприятности людям, которые ее приютили. Сейчас посреди двора стоял совсем иной человек, не та взбалмошная, капризная и самолюбивая до глупости барышня, что вышла из ворот Института благородных девиц всего лишь позапрошлой весной. Она спокойно усмехнулась, увидев супруга, полезла за корсаж, развернулась к Климу, и, отдав ему пачку ассигнаций, сказала: «Сбереги!». Васенька не посмел спорить о деньгах на людях. Таню увезли.

Клим побрел обратно к дому. По дороге ему попался валявшийся узелок. Он со всей силы пнул его, потом сел прямо в пыль и разрыдался. Опять! Опять он ничего не может удержать в своей жизни! Что же это за судьба такая! Рано или поздно все, все от него уходят, уезжают, пропадают. Вышла во двор Матрена. Закрыла раззявленные ворота, подошла. Постояла. Потом решительно взялась поднимать его за плечи.

– А ну, хватит! Пойдем в дом. Пойдем, пойдем.

Она по дороге умыла его, как ребенка, у рукомойника, сунула в руки полотенце. Придя в его каморку, она оглядела разоренное жилище, вздохнула.

– Ты вот что, Климент Валерьянович. Ты руками-то что делать умеешь?

– Я? – Клим поднял на нее непонимающий взгляд. – Я что-то должен сделать? Почему руками?

Он оглядел свои руки, про которые только что думал, что они ничего не могут удержать.

– Вон избы новые отстроили, – непонятно к чему вела Матрена. – Резчики к нам приехали. Это лучшие умельцы на всю волость! Пойди. Постой и посмотри, может, выучишься. А как хошь! Хоть лошадок из полена вырезай, хошь я тебе вязать покажу как, но только ты думки свои гони. Занятие себе какое найди. По сердцу! А то, так люди с ума-то и сходят! Умеешь чего, спрашиваю? Что раньше делал? Чем занимался, окромя службы?

– Я? – Клим еще всхлипывал. – Я раньше вирши слагать пробовал. Да, говорят, плохо получалось.

– Мне без разницы как! Вот возьми листочек и чернила, да сочиняй вволю. Только не сиди сиднем! Моему скажу, чтобы услал тебя куда побыстрее. Все при деле будешь. А сейчас спи!

***

Таня заболела еще в дороге. То ли сказалось сильное душевное напряжение, то ли она подхватила что-то в поезде, но привез ее Василий домой в совершеннейшей лихорадке. Таня болела всего третий раз в жизни. Болела долго и тяжело, как бывает с людьми физически крепкими, не поддающимися мелким хворям. Гарнизонный врач качал головой, а муж не заходил к ней, опасаясь заразы, только смотрел с порога. Один раз, заметив, что Таня пришла в себя, соизволил заговорить с ней:

– Вечно с Вами какие-то проблемы, милая моя! Снова пришлось просить отпуск. О Вашем поведении поговорим потом. Вы, сударыня, опозорили меня!

Миновал кризис, стало понятно, что Таня выживет. Доктор стал навещать пациентку все реже. Никто не заходил к ней, бывало, целыми днями. Вернулись остальные офицеры полка, лето кончилось. «У тетушки рожденье», – с тоской думала Таня, хотя за время своего житья на выселках, даже думать забыла обо всех родственниках и родных. Но, раз они, в лице ее мужа, сами напомнили о себе, то возвращалась и вся остальная, невыносимая баронская жизнь.

Таня выздоравливала. Она исхудала, почти ничего не ела. Когда начала вставать, то вечерами за стол с мужем не садилась, клевала днем, что попадется под руку, без аппетита. Но муж уже считал ее окрепшей и начал третировать настойчивыми просьбами написать отцу или тетке, чтобы выслали денег, ведь ее леченье ему дорого стало!

Не обошлось и без Мавродаки. Он получил порцию славы, поведав одиссею незадачливой баронской жены. Он ославил ее на весь городок, выслушивая восторги его ловкости и везению. Да-да, везению! Полиция вон сколь искала – не нашла. А он! Но ему было этого мало, и он решил насладиться еще и унижением жертвы. Он снова явился в дом Васечки, когда того не было дома и снова настойчиво требовал плотских утех, потому что смешно же, право слово, теперь-то! После целого года в притоне!

Таня не хотела даже видеть его, не велела пускать, но разве удержишь движущийся паровоз? Вольдемар охамел до такой степени, что посмел применить силу. Применять силу к немощной после болезни женщине, да и вообще, ко всякому, кого заведомо считаешь слабым, не всегда оказывается безопасным – непривыкшая к борьбе сущность может не рассчитать свои силы, и, так сказать, превысить пределы допустимого. Мавродаки обнимал Таню, мял платье, лез ей губами в самое ухо и, возможно, не без намерения привлечь внимание сторонних зрителей, прижимал ее к подоконнику, сорвав при этом кружевную занавеску. На окне строевым рядом стояли горшки с геранью и бальзамином. Один из них, даже в ослабевшей руке, оказался неплохим защитным оружием. Вольдемар рухнул с рассеченной головой у ног несостоявшейся жертвы насилия.

Таня моргала, глядя на распростертое тело, а в комнату никто не входил – прислуга боялась гнева любителя горяченького и ни на какие шумы не реагировала, как и было ей заранее велено. Таня нервно рассмеялась. Она выглянула в окно – улица была пуста в это время, концерт Вольдемара не удался со всех позиций. Лишь вдалеке бегали, поднимая пятками пыль, мальчишки. Таня накинула на себя пелерину – Мавродаки все-таки удалось оторвать ей ворот платья – и вылезла из окна. Никто не подумал остановить ее, она благополучно дошла до околицы. Сил было еще мало, поэтому на первом же поле, встретившимся ей по пути, Таня увидела скирду соломы и побрела к ней. Она обошла ее и прислонилась, сидя спиной к дороге. Потом закопалась вглубь и впала то ли в сон, то ли в болезненное забытье. Она слышала отдаленные крики и цокот копыт, но ее это больше не интересовало и не тревожило. Она еще пару раз приходила в сознание, но после снова проваливалась в блаженную темноту.

Возможно, если бы она прошла сегодня по солнцу чуть дольше, или, если бы встретила людей, которые заставили бы ее что-то говорить, что-то делать, да просто куда-то идти, то этот день стал бы последним для нее. Но ее не нашли – видимо никому и в голову не пришло, что беглянка устроит привал так скоро, не отойдя толком от места преступления. Таня окончательно очнулась от ночной сырости и прохлады. Она встала, напилась из попавшегося на пути колодца и пошла наугад дальше, как говорится – куда глаза глядят.

***

Тит Силантьевич Багряный был человеком не только важным, но и видным. Высокий рост, ширина могучих плеч, глубокий бас – все эти качества стали не последними при назначении его несколько лет назад на должность уездного исправника. Имея на огромном пространстве власть почти единоличную, не распространявшуюся лишь на губернский город, у которого было свое собственное начальство, эта должность требовала, как считали некоторые, носителя не только личностных, так сказать, внутренних качеств, но и обладателя чисто внешних атрибутов, способствующих устрашению многочисленных подчиненных. А уж, где страх, там и уважение, думали они. А где уважение, там и порядок.