Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Пела по настроению, то всего пару песен, а то могла и за полночь расстараться. После выступления она вставала, раскланивалась и уходила в свою комнату. То, что, бахвалясь друг перед другом, успели насовать ей от восторгов толстосумы во время пения, уносила с собой. Что и сколько с гостей брал хозяин, она даже не интересовалась. Но, видимо, тот был доволен, относился к ней уважительно, потчевал разносолами, предлагал и вина, а также наливок и чего душа пожелает. Не скупился.

Таня иногда выпивала пару бокалов легкого вина, но вина хлебного велела ей даже не предлагать. Она поставила себя так, что поползновений на ее честь пока не случалось, она была нужна тут для радостей душевных. Для иного рода увеселений существовали Манька и Танька. Получалось так, что в придорожном кабаке ей жилось безопаснее в этом отношении, чем в доме собственного супруга. Но все бывает до поры, до времени.

***

Однажды наехали гурьбой купцы. Обмывали крупное приобретение, сорили деньгами, требовали невозможного. В разгар гулянья, хозяин послал Клима в город за свежей клубникой. Вернулся тот уже в ночь, гости по-прежнему гуляли, Таня как раз приближалась к концу своего самого обширного репертуара. Ее потребовали за стол, отказать было трудно. Наливали шампанского, предлагали искупать в нем, угощали той самой клубникой, осетровой икрой и любимыми Таниными пирожными. После нескольких тостов вежливости, поняв, что нетрезвые мужчины распаляются все пуще, она захотела удалиться к себе. Те велели нести ликеры и коньяк. Таня испуганно смотрела на хозяина, который сам сегодня прислуживал за столом, но тот только зыркал на нее глазищами, поднимал многозначительно брови, а, при оказии, шепнул на ухо:

– Не кобенься, Зинаида, пей! С тебя не убудет. Потом выведу незаметно, как угомонятся. Надо только выбрать момент!

Таня пила крепкие напитки всего второй раз в жизни, но эффект оказался прежним. Буквально через четверть часа после первой рюмки, Танюшу как подменили. Снова в ней проснулась та тигрица, что таилась, пока разум мог уследить за ней. Таня с замашками царицы требовала еще напитков и комплиментов. Пошла плясать, чего никогда не делала тут прежде. Все мужское восхищение в зале принадлежало ей в эту ночь безраздельно. Кокетничала она напропалую со всеми, сидящими за столом, распоряжалась половыми, отмахнулась от Клима. Тот, понимая, что такие ее вольности до добра не доведут, хотел образумить певицу, да получил по сусалам. Через час кто-то из купцов кинул клич: «Кататься!»

Шумная толпа подвыпивших гостей, щедро осыпав чаевыми обслугу и не обидев хозяина, схлынула в ночную темень с криками и бубенцами, смыв вместе с собой и Таню, как была – в туфлях и платье в пол. Благо, что зима уж миновала! Понурый Клим побрел в свою комнатушку, прислонил к стене гитарку и сидел теперь на краешке кровати, дверь в коридор не закрыв, а все прислушиваясь. Мимо проходила хозяйка. Увидев его ожидающий взгляд, она остановилась в проеме двери и, покачав головой, спросила:

– Ну, что? Умыкнули?

Клим молчал.

– А оно и к лучшему! – вдруг, на что-то разозлившись, рубанула Матрена. – Совсем бы тебе душу изъела. Куда уж нам до таких! И не заглядывайся, касатик… Ложись-ка лучше на боковую – утро вечера мудренее.

Утро оказалось не только мудрым, но и добрым. Не выспавшегося Клима растолкала все та же Матрена. Он, спросонья, глянул в окно – уже рассвело, но видно было, что рань еще несусветная.

– Что? – непонимающе спросил он хозяйку.

– Вставай! – она ехидно ухмыльнулась и поджала губы. – Явилась твоя раскрасавица! Тебя требует.

Клим наскоро оделся и метнулся в комнату Зинаиды. Та сидела, вытянув вперед ноги и опустив лицо.

– Что, Та…, – Клим вовремя спохватился и обернулся, Матрена с усмешкой наблюдала за ними из коридора. – Что такое, Зинаида Зиновьевна? Вы звали меня?

Таня подняла голову и только простонала через силу:

– Ноги больно.

Клим припал на колени. Тоненькие подошвы домашних туфель были протерты до дыр, чулочки он аккуратно снял, стараясь не задирать высоко юбки – все стопы Тани были сбиты и изранены о камни. Отерев кровь, Клим принес тазик с теплой водой и снова окунулся в такие милые его сердцу хлопоты и заботы. Потом Таня ему рассказывала, как под утро уже, когда она велела везти себя обратно, один особо настойчивый кавалер все зазывал ее то «Во дворец, королева!», то, путаясь, «В нумера!», а поняв, что барышня вовсе с ним никуда следовать не желает, выдал тираду: «Раз ты такая цаца, так и иди пешком!» Таня гордо спрыгнула с коляски, ей это было не впервой. Как добиралась и сколько верст прошла, ответить она не могла.

Прошло еще какое-то время без происшествий, Таня снова поправилась довольно быстро. От упоминаний о крепком спиртном или о любых прогулках ее теперь кидало в панический страх. При одном только намеке на интерес к ней, не связанный с пением, или на любые предложения гостей с попытками выманить ее за пределы здешних владений, Таня даже не пыталась свести все к шутке или хитрости, а уходила в комнату Клима вместе с ним. Как правило, все вопросы к ней у мужчин тут же отпадали. Клим радовался такому сложившемуся порядку, подыгрывал ей с удовольствием, ему это даже льстило – надо же, они думают, что такое возможно! Не удивляются!

Когда гости разъезжались, Татьяна-Зинаида возвращалась в свои апартаменты. Но те минуты, а иногда и часы, что укрывалась она у Клима, полностью принадлежали ему – они беседовали обо всем на свете! Клим обожал эти редкие вечера.

***

В другой раз все было серьезней. От того серьезней, что гуляла не толпа разношерстных кавалеров, хоть и значительных своими кошельками да положением, что так застили глаза хозяину заведения, но все ж не знакомых с грубой силой, а прибыл к ним гость странный, редкий. Он-то и положил глаз на Татьяну. Не сразу. Сначала много пил и хорошо ел, двое сопровождавших его мужиков не хмелели, не болтали, не улыбались даже. По всему выходило, что люди это лихие, а он меж ними самый что ни на есть главный. По виду он был смуглым, жилистым, с копной чернявых волос, ножниц цирюльни сто лет не ведавших, но на цыгана не похож, так как волос у него не вился, а скорее стоял торчком, как проволока или солома. Глазищами из-под бровей водил так, что даже все повидавшие Танька с Манькою затихали на коленях у его молчаливых товарищей. Сам он, сидя за трапезой, к девкам не лез, лишь глядел, а как решили заночевать, так сгреб в охапку Маньку и ночь провел с нею.

Как делили Таньку оставшиеся двое, не ясно, но только под утро она освободилась, спросила у хозяина морсу клюквенного и ушла к себе отсыпаться. В обед гости снова ели и снова много пили, в сумерки стали собираться со двора. Зинаида вообще к гостям в этот раз не выходила, песен они не желали, гуляли тихо. Но в доме, конечно, мелькала. И вот, уже пред самым выездом, который кудлатый главарь все почему-то оттягивал, он дождался, пока вновь не заметил ее в коридоре, и вышел навстречу, перегородив путь.