Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Лев Александрович взялся.

– Лиза! – восторженно говорил он вечером своей жене. – Представь, какой полет для фантазии! Сказочные замки! Да пока существуют отцы, которые считают своих дочерей принцессами, дел мне хватит на всю мою жизнь! Ты как думаешь?

***

Клим Неволин жил ожиданием. Он не уехал с бутырок, сидел там сиднем, понимая, что Татьяна сможет его отыскать только там, когда сможет. Когда захочет. Если захочет. Он все-таки научился за этот время многое делать руками, Матрена была права – труд физический, требующий усилий и внимания, дающий здоровую усталость, он лишь и был спасением для тоскующей души. Клим вернулся было к сочинительству, складывал слова, подбирал рифмы, надолго застывал над пустым листом. Не складывалось и не легчало. Каждое слово, каждый образ уводил его в ту пору, когда она была рядом, а душа его была целой. Один только романс сложил он в своих мучениях. Вот лежит он теперь, аккуратно переписанный, и ждет Таню. Вернется она, будет ей новая песня, пусть поет. И денег ее он не смел тронуть. Она же велела: «Сбереги!», значит – вернется.

Но проходила неделя за неделей, еще одна, месяц, второй, зима, лето. Приближалась очередная осень. Клим сидел с молотком в руках и починял Маньке сбившийся каблук на ее красненьких щегольских ботиночках. Тут и сама она возникла на пороге его комнаты.

– Ну, и чего Вы зависли в дверях, нетерпеливейшая особа? – Клим вынул мелкие гвоздики изо рта, не умея что-либо делать, когда кто-то стоит над душой. – Идите с богом отсюда, премного буду Вам за то благодарен. Ну, только же взялся! Подождите же хоть полчаса. Вот ведь!

– Клим Валерианович, Вы это, – Манька оглядывалась на кого-то в коридоре. – Вы гвоздики-то положите от греха. Там это. Вы бы это.

– Тьфу! Ну что за невразумительное повествование, право слово? «Это», «это». Что там стряслось, любезнейшая Мария Ивановна, поведайте мне с расстановкой и толком?

– Там это, – Манька расползлась в искренней улыбке. – Там графиня наша возвернулась. Да не одна. С ребеночком.

Клим выронил молоток и стал зачем-то вытирать руки об рубаху. Потом медленно встал. Потом рухнул обратно. Слышались голоса, видимо, все встреченные по дороге сюсюкали с младенцем и приветствовали блудную певицу. Наконец, она пробралась через толпу любопытствующих лиц, и Клим увидел их в проеме двери. На руках Таня держала ребенка, лет, наверно, полутора. Сразу было видно, что это девочка, так она походила на мать. И то, что это именно родная мать держит ее на руках, никакому сомнению не подлежало.

– Здравствуйте, Клим Валерианович – Таня переступила порог и, по-хозяйски пройдя мимо Клима, усадила дочку на сундук у окна.

Обернулась. Молча смотрела на дверь, пока ту не прикрыли с другой стороны. В коридоре все затихло. Клим поднял на нее глаза и сразу понял, что вернулась она не к нему, что ей нужен отдых на пути, не более. Но он так рад был, что она именно его выбрала для своей передышки, что тут же улыбнулся ей навстречу, потом засуетился, стал раздевать, усаживать. Кинулся кормить.

Ближе к вечеру они сидели и разговаривали «обо всем», как бывало раньше. Клим захотел отдать ей деньги, она сказала: «Потом, потом…» Со смущением показал романс, она прочла, встала и поцеловала его сидящего в макушку. Свернула листочек и спрятала себе за корсаж. Потом рассказала, как жила эти два года. Ее обмороки в кабинете станового пристава были не от голода. Через пару недель она поняла, что готовиться стать матерью и стала думать, куда бы приютится на это время. Вернуться сюда боялась, так как муж это место уже знал. Нашлись добрые люди, пригрели. Зайдя в изнеможении в какую-то сельскую церквушку, так там она и задержалась. Осуждения не было, она показала документы вдовы, ее даже жалели. Врала, да. Она учила поповских детей музыке, ей давали кров и пищу. Родилась девочка. Окрестили Наденькой. Как только девочка окрепла для дальних путешествий, Таня направилась сюда. Нет ее душе покоя. Сколько же врала она за это время! Как хочется повиниться, открыться. Даже на исповеди не смела. Пришла вот сюда, к нему. Иначе невыносимо жить.

– Прости меня! – слезы текли по Таниным щекам. – Прости! Ты простишь – и многое мне простится, я знаю.

– Да за что ж, Танечка! Ну, прощаю, прощаю, конечно! Не плачьте, милая. Да и что ж такого? Ну, кто ж в жизни не солгал? Так не бывает, так не проживешь. Если только в скиту, праведником. А мы ж – в миру, среди людей. Зато вот дочка, какая славная у Вас. Ну, что ж, что лгала. Простится. Хотя бы ради нее!

– И за себя прости, – Таня прикусила губу.

– Прощаю, – тихо сказал Клим.

Таня подняла на него высохшие уже глаза и долго-долго глядела. Потом произнесла:

– Я грешница великая. Я не только лгу. Я, Клим, человека убила.

– Господи! Воля твоя! – испугался за нее Клим. – Как? Когда? Да не может такого быть!

– Может. Может, – Таня опустила лицо.

– Кого? – шепотом спросил Клим.

– Не мужа, не бойтесь, – Таня шмыгнула носом. – Приятеля его, вот, что тогда сюда явился. Вы его видели.

– Да, что не мужа – понятно… Боже мой! Бедная Вы, бедная. Сколько ж это мук-то! Давно это?

– Да вот прямо тогда, почти сразу как уехали. Я болела с месяц, а потом… Сама не знаю, откуда только силы взялись? Но, так, может, и не ушла бы я оттуда вовсе, там бы сгинула. А теперь что ж, – Таня подошла и поправила одеяльце на спящей девочке.

– У него фамилия еще такая странная… Не русская. Да?

– Да, – отвечала Таня. – А я разве называла ее когда?

– Тогда. Ночью. Но я не запомнил…

– Ну, ладно, – Таня вздохнула и повернулась к дверям. – Нам, наверно, пора,

– Даже не переночуете? – Клим боялся заплакать у нее на глазах.

– Да боюсь, – улыбнулась Таня. – Как бы снова муж не нагрянул.

– Какой муж? – испуганно спросил Клим и посмотрел на нее странным взглядом. – Вы что ж, ничего не знаете, Таня?

– Не знаю чего? – Тане стало отчего-то холодно и очень-очень страшно.

Клим отвернулся и снова полез туда, где прежде хранились ее деньги. Он вытащил стопку старых газет и стал судорожно перебирать их, листать, что-то отыскивая.

– Я, Таня, со всех волостей… С губернии той, где ваш гарнизон с мужем… – он продолжал искать. – Я ж у всех приезжающих, даже, если завернуто в них что было… Вот!

Он достал из кипы бережно хранимых им отголосков Таниной жизни одну газету и протянул ей.

– Что это? – она почему-то боялась взять ее в руки.

Тогда Клим сам нашел и прочитал коротенькое оповещение.

– «Штабс-капитан Владимир Мавродаки разжалован и сослан за дуэль, на которой от его руки погиб поручик N-ского полка Василий фон Адлер», – Клим с жалостью посмотрел на Татьяну. – А Вы не знали? Это еще два месяца назад, в июле.

– Как в июле? В каком июле? – Таня снова заплакала. – Значит, я не… Значит, Вольдемар жив?