Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

Лиза оглянулась по сторонам. Ложи разделяли тонкие деревянные перегородки, чуть скошенные ближе к барьеру, но видеть ее вблизи никто с соседних мест не мог. Она рискнула снять длинные, выше локтя перчатки, которые мешали ей неимоверно. Лиза пальчик за пальчиком освобождалась от них, стянула одну полностью, вторую и повесила их на дубовый бортик перед собой. Стало значительно свободней! Она встала и, уж было, снова взялась за бинокль, но тут и невооруженным глазом заметила, и тот час же узнала его. По проходу партера, направляясь к сцене, прямо перед ней неспешно шествовал Сергей Горбатов. Он поклонился кому-то издалека, сделал еще пару шагов и замер, глядя на ту же даму, что и Лиза перед этим. Потом, как бы передумав, развернулся и стал оглядывать сначала кресла амфитеатра, потом поднял глаза выше.

Лизу охватило инстинктивное желание присесть, исчезнуть, скрыться с его глаз. Но она, вспомнив неприятную сцену в оранжерее, тут же взяла себя в руки. Пусть глядит! Она не должна прятаться, она не сделала ничего дурного или постыдного. Она имеет полное право высоко держать голову, пусть на нее смотрит хоть весь свет!

Но как ни сильна была ее воля, Лизу все-таки настигло леденящее оцепенение, когда сразу после этих ее мыслей, все глаза зала обратились именно на нее! Люди оборачивались, вставали с кресел, перешептывались и… И все как один смотрели теперь на ложу первого яруса. Лиза ничего не понимала, лишь чувствовала только, как по ложбинке ее спины крадется скользким ужом холодный страх. И впрямь колдовство какое-то и есть, чуть не плакала она. Что же это такое? И где же папа!

Всеобщее внимание становилось невыносимым, но тут заскрипели кресла в соседней ложе, там же послышались голоса и весь зал разразился аплодисментами. Лиза вообще перестала понимать что-либо, ноги ее подкашивались, и ей захотелось рухнуть обратно в кресло. Видимо, скованное неловкостью тело совершило какое-то стесненное движение, и незабудковый пояс задел висящие на поручнях перчатки. Одна светлой змеей сразу же сползла на пол, к Лизиным туфелькам, а вторая медленно, как во сне, стала стекать в партер. Лиза не успела даже испугаться, а смогла лишь заметить молниеносное движение, синее сукно рукава, обшитый форменный обшлаг и метнувшуюся кисть руки в белоснежной перчатке, поняв, что только военная выправка позволила обладателю мундира на лету подхватить ее беглянку. И вот уже протягивая ей двумя пальцами перчатку, за загородку заглядывает улыбающееся лицо, так знакомое всем по многочисленным фотографиям и портретам. Вспомнился отчего-то голос Вершининой: «Медам! Если Вам посчастливится встретить высочайших особ, заклинаю – никаких книксенов! Соберитесь! Полный глубокий реверанс, не позорьте Вашу madam!»

– Прошу Вас! – произнес мягкий мужской голос, и Лиза опустилась в реверансе, на секунду коснувшись высочайшей руки.

– Благодарю Вас, Ваше императорское величество! – ответила она и, как ни быстротечно было все происходящее, еще успела подумать, что вот так и запомнит государь нижегородскую дурочку с голыми руками, что роняет при его появлении перчатки на голову зрителям, и добавила: – Прошу простить мне мою неловкость.

– Ничего, мадемуазель, с каждым случается, – ответил император и тут свет в зале стал меркнуть.

На помост вбежал дирижер, оркестр встал, зрители сели. Постучав смычками по пюпитрам, приветствуя высоких гостей, оркестр тоже сел, зазвучала музыка, представление началось. Через пару минут открылась дверь ложи, и вошли сразу трое мужчин. Лиза продолжала оставаться в каком-то завороженном состоянии и воспринимала все происходящее, как будто это было не сейчас, не здесь и не с ней. Она обернулась, после машинально попыталась надеть перчатку, которую до этого так и держала в руках. Потом удивленно посмотрела на свою оголенную левую руку. К ее ногам тут же метнулся Лев Александрович, который разглядел светлое пятно на полу, и подал ей вторую перчатку.

Чтобы не шуметь, они так и сели, кто, где оказался – Борцов рядом с Лизой, ее отец и Мимозов у них за спинами. Полетаев не выдержал, нагнулся и зашептал дочке в ухо:

– Лизонька, прости, что так долго, но там никого не пускали! Перекрыли коридор на время прохождения государя и свиты. Ты знаешь, Лиза, что они тут, вот за этой перегородкой?

– Знаю, папа, – обернувшись, так же тихо отвечала Лиза. – Мы разговаривали.

Отец недоуменно посмотрел на нее в темноте, но переспрашивать сейчас ничего не стал. Лиза смотрела на сцену, но если бы кто-нибудь спросил у нее позже, что именно давали в тот вечер, она вряд ли смогла бы припомнить. Она с какой-то минуты и вовсе престала слышать реплики актеров, потому что в голове у нее все отчетливей крутилась откуда-то прилетевшая фраза: «Царь – на правую, суженый – на левую!»

***

А Татьяна Горбатова, сидя в пятом ряду партера, испытывала, быть может, впервые в жизни, страдания душевные. Она заметила, что вокруг неладно почти сразу – как только они с Сергеем вошли в фойе. Никто с ними не раскланивался, никто не перемолвился ни словом, встречные знакомцы отводили глаза. Усадив ее в кресло, братец тут же исчез. Сначала пустующие места в ее ряду не казались вызовом, много людей переговаривалось друг с другом у сцены и в проходах, но по мере заполнения зала, это становилось очевидным. Таня подняла глаза, и справа в ложе заметила свою одноклассницу с сестрой, улыбнулась, радуясь встрече. Но та, лишь скользнув по ней взглядом, тут же отвернулась и что-то стала говорить родителям, сидящим во втором ряду. В партер она больше не посмотрела ни разу. Из соседней ложи на Таню пялился какой-то корнет. Его лицо показалось ей смутно знакомым, но взгляд молодого человека был настолько навязчив, настолько контрастировал со всем остальным, происходящим с ней сейчас, что от него становилось и вовсе худо. Таня вперила глаза в закрытый занавес сцены и более не шевелилась.

Щеки Танюши загорелись огнем. Она физически ощущала теперь пропасть, которая образовалась между ней и всем этим жестоким, глупым, пафосным и напыщенным залом, который вычеркнул ее из своих списков, сделал в мгновение ока изгоем, брезговал даже сесть с ней рядом. Она услышала, как публика, забыв про нее, переключилась вниманием на что-то иное, происходящее сзади, но повернуться и посмотреть, сил у нее не было никаких. Все силы ушли на то, чтобы сидеть тут, гордо выпрямив спину, не убежать и не разрыдаться от досады. Если бы она могла, она заставила бы себя даже не краснеть, но это было не в ее воле. Затаив дыхание, подобно ее Спящей Царевне, она почти неживая сидела и терпела пустые кресла рядом с собой. Наконец, опустилась блаженная темнота, публика вынужденно заняла свои места. Надо было дождаться хотя бы антракта. Ладно, они все! Но братец?