Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Тимофей Михайлович – это урядник при становом, Левушка. Теперь ты уж всех наших пайщиков поименно знаешь! Так что он там учудил? – снова обратился к гостю Мимозов.

– Он мне крайне странную вещь поведал, Савва Борисович, – Погодин запнулся. – Что вроде как Андрей Григорьевич этот мир изволили покинуть, да в монастырь отбыли. Так что связаться с ним нет никакой возможности, а Вас сие больше не интересует вовсе. И что Товарищество со дня на день прогорит в пух и прах, а тут есть оказия хотя бы свое вернуть. Что скажете?

– И кто ж такой оборотистый объявился? – Савва откинулся на спинку кресла и Лева заметил, как стали ходить у него желваки под кожей, тот злился. – Что по себестоимости желает пай получить?

– Англичанин некий, – опустив взгляд, рассказывал Погодин. – То мне сразу подозрительным показалось, так что я прямого ответа не дал, попросил до завтра отсрочки. А дольше мне в городе никак нельзя оставаться, дела моего присутствия дома ждут.

– А помните ли Вы, милостивый государь, да Ваш первейший приятель Тимофей Михайлович, что в уставе Товарищества черным по белому записано? – начал повышать голос Савва. – Что ни один пайщик не может своей выгоды на стороне искать, прежде не предложив выкупить долю любому из участников конфессии лично? Либо – по решению общего собрания – в собственность Товарищества, без выделения частей оную приобрести, в общее пользование? А?

– Савва, не бушуй! – попытался сдержать приятеля Лева. – Человек для того к тебе и прибыл, чтобы поделиться. А ты на него рычишь с порога!

– Простите меня, други мои, – слегка приостыл Мимозов. – Да просто зла не хватает! Андрей Григорьевич жив-здоров, в твердом уме и ясной памяти, сам нынче мне предлагал собрание созвать, да я, дурень, его отговорил! Нечего говорю занятых людей по пустякам отрывать. А они – на тебе! За спиной у него делишки обтяпывают!

– Савва Борисович! – гость с достоинством привстал и выпрямился. – Вы бы уж выражения-то выбирали, право слово! Я такого отношения ничем вроде бы пока не заслужил!

– Простите, простите, милый мой, – Савва как и заводился, так и отходил мгновенно. – Да садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Вспылил, прошу принять извинения. Так что, собственно, Вы предполагаете делать? Действительно хотите долю свою иноземцу сбагрить? Так не верите в успех Полетаевских начинаний?

– Да Бог знает, как все повернется, – честно, не юля, отвечал Погодин. – А мне риски лишние не нужны, Савва Борисович, и головная боль тоже. Да и деньги эти сейчас вовсе не помешали бы, мне технику на тот год закупать надобно, а Вы ж знаете, что с пошлинами ничего не решено пока мест… Да… Такие вот дела! Вы уж перед Натальей Гавриловной и перед Андреем Григорьевичем при оказии за меня извинения попросите, а то мне им в лицо смотреть совестно будет. Поверил. Не знал, как дела на самом деле обстоят. Председатель, значит, в городе нынче? А ее? Ее значит, и вовсе стороной обойти хотели? Ах, стыд какой!

– Да не корите себя, голубчик! – теперь Савва всей душой желал успокоить совестливого собеседника. – Это отношение к женщинам повсеместно еще довлеет в наших деловых кругах. Позор, и не говорите! Азиатчина! Я и сам-то иногда… Да-а… Э-ээ-ээ.. Вот наперекор всему возьму, да на дочку завод и оформлю! Чтоб не повадно было! Знай наших!

– Вот как чувствовал я! – апеллировал теперь ко Льву Александровичу визитер, тот лишь согласно кивал в ответ. – Не зря сердце ныло.

– Так твердо решили со своей долей расстаться? – спросил Савва.

– Да я с ними дел никаких иметь не желаю больше! – воскликнул гость. – Чуть не замарали меня в этаком дерьме, прости господи. Извините, господа, за выражение. Накипело.

– Да ничего, ничего, все понятно, – успокоил его Лева.

– Так хотите, я у Вас пай выкуплю? – предложил Савва. – По всем правилам, по совести, ничего не нарушая. Вот прямо сейчас. Сегодня! Пошлем за стряпчим, а к вечеру уж и домой отправитесь?

– Савва Борисович! – гость вскинул взгляд с надеждой и воодушевлением. – Это было бы прекраснейшим разрешением ситуации. А то мне и видеться с ними завтра противно, честное слово. А так отпишусь, да уеду. Ну их, еще объясняться. Они того не стоят!

– Ну, и по рукам! – Савва потер ладони. – На какую сумму, Вы, голубчик рассчитывали?

– Тут никаких выгод искать не стану, как и сказал – вступительный взнос, да прибыль за этот год, вот все на что рассчитываю.

– Честно, честно, голубчик. На том и поладим.

Когда, через пару часов, гость ушел, Лева спросил друга:

– Тебе это зачем, Савва? Из принципа? Или желаешь контрольным пакетом владеть? Теперь же у тебя самая большая доля, так ведь?

– Не так, Левушка, – довольно улыбался чему-то Савва. – Я эту долю не на себя, я эту долю на одну барышню выкупил и записал. Из принципа, это ты верно подметил!

– На барышню? – удивился Лева. – Тоже дочкам?

– Точнее дочке! – хихикал Савва. – Деньги для меня малые, а удовольствия – море! На дочку Андрея Григорьевича оформил, пусть у них в семье дело остается. Полетаев в него всю душу вкладывает! Я-то знаю. Пока Лиза несовершеннолетняя, я все равно одним из ее поручителей числюсь, ее отец перед монастырем так оформил. Им до поры не открою, а как время придет, то ей как приданое пойдет. Не откажутся! Подарю. Э-эээ… Ну, если к тому времени… – Савва махнул рукой и замолчал на полуслове.

– А что? – осторожно спросил Лева. – Дела его действительно так плохи?

– Ох, Лева! – вздохнул Мимозов. – Боюсь, что еще хуже, чем говорят. Ты ж его гордость знаешь! Похлеще твоей станет! От него разве что услышишь? Думаю, что он всем, поди, рискнул – вижу по переписке, каков масштаб затей его. Исследований да новых разработок. Это не одной такой доли стоит! Ежели отдачи в ближайшее время не случится, боюсь, по миру они пойдут, все имущество с молотка пустить придется. Так-то вот, друг мой. Только умоляю! Пощади гордость старика, не упоминай при нем об этом. Я сам не смею. Он и не знает, что я догадываюсь. Я тебе по секрету, как близкому человеку доверился. Уж, не подведи!

– А есть ли надежда, что все еще обойтись может? – с искренней озабоченностью спросил Лева.

– Судя по интересу в этом деле англичан, есть даже больше, чем надежда, – уверенно прогнозировал Савва. – Поживем – увидим!

***

Отец и дочь медленно шли по подъездной аллее своей бывшей усадьбы от особняка к воротам. Лиза огляделась. Еще сильно щемило от той неудачной прогулки, хотя боли уже не было, осталась только досада. Но и беспечная радость, какая бывала здесь в детстве, о которой грезилось в стенах Института, так и не вернулась больше. Летний визит, окончившийся так плачевно, стер, заслонил собой безмятежность воспоминаний. Новые же дни, один за другим как бусины, собирающиеся на нить нынешнего лета, в свою очередь делали воспоминаниями и то происшествие.