Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

Однако был случай и иного рода.

В письме Мещёрскому (21 июня 1876 года) Маклай сообщает: «Не посылаю портрета моей временной жены, который обещал в последнем письме, потому что таковой я не взял, а микронезийская девочка Мира, которая со мной, если когда и будет таковою, то не раньше года».

Как видим, он вовсе не торопится сделать своей «временной женой» девочку Миру, которой в ту пору было 12 или 11 лет. А кого он так и не взял на ту же роль? Об этом судить трудно. Можно только вспомнить, что за полтора года до этого ему нравилась Мкаль, о которой мы уже упоминали. Но вряд ли он так редко писал своему другу.

О Мине он упомянул и в письме сестре Ольге: «Довольно схожий портрет был сделан мною минут в 35 или 40. Размеры глаз (замечательно больших) были отложены на бумаге с помощью циркуля. Подробности о Мире узнаешь со временем из моих дневников... Она была у меня от апреля 1876 по апрель 1878 — 2 года и была в Бугарломе и Айру мне часто очень полезна».

В чём заключалась эта польза — непонятно. Никаких иных подробностей о ней в дневниках нет (вполне возможно эти записи были уничтожены). Более того, в некоторых случаях он в дневниках упоминает о двух слугах-микронезийцах, но не указывает, что один слуга — девочка Мира. Это умолчание может навести на некоторые предположения по части услуг, которые она оказывала путешественнику. Однако о достоверных фактах и тут говорить не приходится — только домыслы.

Стараясь всячески оправдать свою сексопатологическую гипотезу, Борис Носик пишет, что «Маклай переживает роман с таинственной Л. Речь скорее всего идёт о маленькой дочери губернатора, которой Маклай так нежно опирается на плечо на семейном снимке». Однако всё тут вызывает сомнение: судя по фотографии, Маклай ни на кого не опирается; рядом с ним стоит девочка или девушка, об имени которой можно только догадываться. Но самое главное — малолетняя Лора Лаудон никак не могла бы послать Маклаю пакет с плащом и своим портретом. Чтобы придать правдоподобность своей версии, Носик называет жену губернатора Элоди...

Короче говоря, несмотря на то, что исследователь упоминал о возможности иметь «временную жену» во время своих путешествий, нет, в сущности, никаких оснований подозревать его в нетрадиционных, как принято теперь говорить, сексуальных наклонностях. Его суждения о семейном долге и желании воспитать сына, а уж тем более — женитьба на молодой вдове Маргарите, рождение у них двух сыновей, — всё это определённо свидетельствует о том, что Маклай не был сексуальным маньяком и в отношениях с женщинами вёл себя более или менее традиционно.

Надо ещё раз подчеркнуть: сцены, которые приведены в начале данной подглавки, являются вымышленными. Однако и назвать их абсолютно невероятными нельзя. Во всяком случае в своём воображении он мог «проигрывать» их и, конечно же, мог занести эти мысли в дневник.

В некоторых случаях, как известно из его писем и дневников, Николай Николаевич позволял себе достаточно грубые высказывания, которые не пропустила бы, как он выражался, «дамская цензура». Могли быть и другие причины для того, чтобы при публикации делать купюры в его записях.

Высказывалось мнение: Маклай был русским агентом, который разведывал возможность организации на Новой Гвинее российской военной базы. Мол, именно по этой причине ему позволили использовать в своих целях российские военные корабли, а также предоставляли денежные средства...

Сразу же возникает сомнение: если бы он был разведчиком, то вряд ли бы так часто испытывал недостаток в ассигнованиях на свои работы. Хотя почти наверняка сведения, которые он предоставлял Русскому географическому обществу, использовались и военным и дипломатическим ведомствами.

Многие путешественники и мореплаватели, отправлявшиеся на поиски или для изучения неведомых земель, выполняли определённые разведывательные функции в интересах своих стран. В этом нет ничего необычайного и предосудительного. Учтём только, что Миклухо-Маклай был человеком принципиальным и волевым, его нельзя было заставить делать что-либо несовместимое с его убеждениями.

Нет ничего необычного и невероятного в том, что российское правительство интересовалось, хотя и в малой степени, возможностью иметь свои владения в Южном полушарии. Для принятия окончательного решения вполне можно было использовать материалы, получаемые от учёного.

По мнению Бориса Носика, программа исследований Миклухо-Маклая на Новой Гвинее была фиктивной, совершенно несерьёзной, и приняли её члены Русского географического общества «думая, вероятно, про себя, что молодой человек со странной фамилией, без сомнения, пройдоха и авантюрист».

Кто-то, пожалуй, мог так подумать, но только при плохом понимании сути научного метода. Для своей программы Миклухо-Маклай использовал рекомендации авторитетнейших учёных: К. М. Бэра, П. П. Семёнова, Э. Геккеля, Б. Гильдебрандта, А. Бастиана. Если такие признанные специалисты согласились высказать свои методические пожелания молодому учёному, то это — наилучшая ему рекомендация. Авантюристу и пройдохе никто из них не стал бы ничего советовать.

Хочется привести показательное высказывание петербургского корреспондента одной из харьковских газет, опубликованное осенью 1882 года:

«Нам приходилось иногда слушать в обществе сомнения в научных заслугах знаменитого путешественника... Нам кажется, что такая излишняя осторожность в оценке заслуг Миклухо-Маклая, осторожность в признании его прав на благодарность и уважение современников, не имеет никаких оснований... В данное время мы видим в нём человека, бескорыстно употребившего много лет своей жизни на служение идее, на служение науке, не остановившегося ни перед опасностями, ни перед трудностями для осуществления своих намерений, пламенно стремившегося к знанию, покинувшего всякие эгоистические, житейские заботы и помышления. Эта высокая преданность своему делу, это бескорыстное самоотвержение для научных целей, одно даёт право отнести его имя к числу лиц, знаменитых своим служением идее, даже независимо от результатов его трудов...»

Это заявление может показаться сомнительным: о деятельности учёного принято судить прежде всего или даже исключительно по результатам его трудов. Наиболее всего прославляют создателей научных теорий. Менее всего принято распространяться о личных качествах учёного, его взглядах на жизнь, самоотверженности. Считается, будто это имеет лишь косвенное отношение к науке.

Так представляется только на первый, весьма поверхностный взгляд. В действительности дело обстоит значительно сложнее. Во многих науках крупные открытия завершают целую эпоху исследований, проводимых десятками и сотнями специалистов.