Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 1 [Тайны красного моря. Морские приключения]

Утро — а оно начинается для меня в пять часов — тянется бесконечно долго до девяти, когда оживают английские чиновники.

А вот и молодой человек, розовый, свежий, с радостным блеском глаз под стеклами очков.

Он повидался с господином Джебсом, затем сам провел небольшое расследование, оказавшееся весьма плодотворным. Вот его результаты.

Господин Джебс сказал, что два туземца, Аджи Нур и Али Неман (о последнем говорил Хейдин), явились к нему и сообщили, что с трехпарусной фелюги [78] Помимо грота и бизани, «Фат-эль-Рахман» был оснащен еще и фок-мачтой, которой нет ни на одной фелюге в этом районе, и данное обстоятельство служило весьма важной приметой. ( Примеч. авт. ) были выгружены в Маите пулеметы и боеприпасы для Мальмуллаха.

Состоялся обмен радиограммами. «Минто» и «Джуно», крейсирующие возле Маската, получили приказ прибыть в Аденский залив, чтобы найти меня и задержать любой ценой.

— Ваше простодушное признание капитану Кроуфорду в том, что вы видели ящики из-под патронов, разрушило то, что могло бы обернуться ужасным обвинением против вас. И наконец (а именно это и служит причиной проволочки): оба свидетеля исчезли…

— Разумеется, после того как узнали, что я жив? — спрашиваю я. — Очевидно, эти ребята рассчитывали на мою внезапную кончину.

Молодой человек улыбается, немного смутившись, и задумчиво произносит:

— Вообще-то, возможно… На очной ставке лжесвидетель теряет самообладание… Они предпочли не подвергать себя этому испытанию.

— Кто «они»? — спрашиваю я.

— Ну, эти сомалийцы…

Я гляжу ему прямо в глаза сквозь выпуклые стекла его очков и загадочно улыбаюсь, словно мне известно нечто очень важное.

В конце концов молодой человек тоже расплывается в улыбке, все более смущаясь.

— Словом… Любые предположения позволительны, хотя я и не очень понимаю, что…

— Это не имеет значения, не стоит теряться в догадках… Но что говорит господин Джебс об их исчезновении?

— Он весьма расстроен, по его приказу ведутся активные поиски. Ему очень важно их найти, чтобы прояснить обстоятельства дела…

— Это научит господина Джебса или «других» платить фигурантам заранее.

— Вы предполагаете?..

— Конечно, нет, это вовсе не предположение. Но и это тоже не имеет значения, важно другое — узнать, когда окончится комедия…

После разговора молодой чиновник опять куда-то исчезает: я больше его не вижу. Тем временем вернулся «Минто».

Я вновь встречаюсь со своими друзьями и получаю разрешение вернуться на судно и находиться там до окончания затянувшегося расследования.

Благодаря вмешательству капитана моих людей выпускают на целый день из тюрьмы, разрешив заняться фелюгой, которая получила серьезные повреждения за эти дни.

Мне удается с ними встретиться, и я узнаю, что никого из них не допрашивали. Странно. Неужели их не интересуют показания десяти сообщников или свидетелей, проходящих по такому важному делу?

Наконец через двадцать восемь дней поступает приказ меня освободить.

Перед отплытием капитан Кроуфорд приглашает гражданские власти отобедать на борту «Минто». Не имея с собой смокинга, я намерен уклониться от этой тягостной повинности, но Винсент проявляет упорство, убеждая меня в том, что никак нельзя пропустить этот званый обед.

Я заранее знаю, что у меня, единственного человека в весьма обтерханном костюме цвета хаки, будет нелепый вид. Но я смиряюсь; в сущности, какая разница, что обо мне подумают… И прежде всего господин Джебс!

Просторный, предназначенный для торжественных случаев салон «Минто» празднично украшен. Представители гражданских властей появляются в безукоризненных вечерних нарядах… но все судовые офицеры одеты в хаки, как и я.

«Минто» берет меня на буксир до Джибути, так как я отказался от намерения доплыть до Эль-Мукаллы. Фелюга входит в гавань с развевающимся флагом, буксируемая английским крейсером.

Капитан Кроуфорд и Винсент, надев парадные мундиры, отправляются с визитом к губернатору и приносят свои извинения адмиралу.

Сразу же после того как я уехал, в Адене распространился слух о моей казни в Бербере.

Едва стало известно о моем предстоящем плавании и его маршруте, как «Интеллидженс сервис» решила воспользоваться этим, чтобы обеспечить поставки оружия для Мальмуллаха в Маит, и местные агенты английской разведки сообщили губернатору Берберы, что эти поставки осуществляю я. Ему было дано распоряжение строго меня наказать, как только я буду к нему доставлен.

Молодой человек, полиглот, прибыл с копией телеграммы от фон Хольца и должен был вручить ее в подходящий момент, чтобы уже наверняка послать меня на расстрел. Этот очень милый молодой человек был лейтенантом, служившим у майора Лоуренса и без сомнений его учеником. Конечно, позднее ошибка обнаружилась бы, и я превратился бы в жертву долга, а моей вдове щедро возместили бы понесенные убытки, ибо в этом отношении английское правительство безупречно!

Но меня бы уже не было. И это главное. Последнее слово осталось бы за Джоном Буллем [79] Прозвище, данное английскому народу и намекающее на его неповоротливость и упрямство. ( Примеч. пер. ) .

Отказ выдать меня в тот день, когда мы прибыли в Берберу, запутал дело и бесповоротно его скомпрометировал, ибо в результате власти в Джибути получили время для того, чтобы потребовать моего возвращения (по причине праздника они составляли запрос… четыре дня).

После этой неудавшейся попытки свидетели были убраны. Оставались лишь их лживые показания — источник всех бед. Тогда милому молодому человеку поручили все каким-то образом уладить, он пришел в мою палатку, но, как говорится, попал пальцем в небо. Что касается Джебса, то я думаю, что он так и не понял, какую роль отводили ему в этом деле. Он по простоте своей даже не догадывался об этом.

Все эти подробности стали мне известны позднее, а о существовании телеграммы я узнал только в 1927 году в связи с другим делом, когда этот документ едва не привел к еще более страшным последствиям.

Год спустя после описанных событий я получил из далекого уголка Персидского залива письмо, которое до сих пор храню, как драгоценную память о человеке, его приславшем. Им был Винсент.

Вот последние строчки письма, написанного на почтовой бумаге корабля «Минто»:

«…Мы искупаем наши грехи в самом знойном и отвратительном уголке на свете, но капитан и я ни о чем не сожалеем, так как для нас было бы мучительно под конец службы, в которой честь превыше всего, позволить совершиться несправедливости… может быть, подлости».

Я не знаю, где находятся сейчас эти два славных человека, но если они однажды прочтут мою книгу, то пусть она станет доказательством моей дружбы и чувства признательности к ним.