Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 1 [Тайны красного моря. Морские приключения]

По его словам, у них имеется двадцать ящиков патронов, которые надо перевезти на данакильское? побережье возле Таджуры.

— Но почему ты не купил эти патроны у меня? — спрашиваю я. — Я ведь располагаю кое-каким товаром.

— Мы не знали, где ты находишься, и, поскольку у нас очень мало времени, мы приобрели их у синдиката.

— Получили ли вы разрешение от Ато Жозефа на отправку боеприпасов данакильцам?

— Нет, иначе нам не пришлось бы обращаться к тебе.

— Что ж, у меня нет желания рисковать ради такой скромной прибыли. К тому же я тороплюсь.

— Но мы тебе хорошо заплатим. Сколько ты хочешь?

— Пятьдесят фунтов стерлингов, и ни пиастром меньше.

— Ладно, согласен. А когда ты сможешь приплыть в Таджуру?

— Нет, не в Таджуру, а в Рас-Дуан, через три дня, то есть в воскресенье вечером. Но сначала заплати мне.

— Сейчас у нас больше нет денег, но, поскольку наш товар будет находиться на твоем судне, ты ничем не рискуешь. Мы сядем на фелюгу вместе с тобой, и, когда прибудем на место, наши покупатели дадут нам деньги, прежде чем на берег будет выгружен хотя бы один патрон.

Все это пахнет обманом, но я делаю вид, что поверил в их слова.

После полудня на пристань привозят двадцать ящиков. Я сразу же замечаю, что боеприпасы поступили со складов таможенной бригады, а не синдиката.

Смысл их затеи прост: они полагают, что, клюнув на эти двадцать ящиков, я окажусь в ловушке и меня схватят вместе со всем моим товаром. В самом деле, это был бы весьма радикальный способ положить конец моим приключениям, так как вслед за этим последовало бы еще и наложение ареста на судно, штраф, равный стоимости груза, тюремное заключение и т. д.

Вечером я сталкиваюсь на площади Менелика с господином Фрогелем, начальником таможни. Я окликаю его, и он, остановившись рядом со мной, спрашивает:

— Стало быть, вы снова плывете с грузом оружия?

— А что делать? Не оставлять же его на таможне.

— Все это плохо кончится. Повадился кувшин по воду ходить…

— Благодарю вас за то, о чем вы не осмеливаетесь сказать прямо, но не беспокойтесь, кувшин примет меры предосторожности, отправляясь за водой.

Конечно, этот славный малый питает отвращение к провокационным методам работы низкопробных полицейских ищеек, которыми не гнушается господин губернатор, но Фрогель не волен им воспротивиться, его долг — хранить молчание.

Я выхожу в море вечером вместе с двумя моими пассажирами-абиссинцами, и по прибытии в Обок начальник поста сообщает мне, что получил телеграмму из Джибути, разрешающую пропустить меня дальше. Большего мне и не надо. Отчалив от берега, я с удивлением отмечаю, что патрульный катер сперва следует за мной, а затем, проплыв несколько километров, поворачивает назад. Такая обходительность, к которой я не привык, укрепляет меня в моих предположениях относительно подозрительной роли абиссинцев. Я беру курс в открытое море, чтобы скрыться за горизонтом, прежде чем мы повернем к острову Саад-ад-Дин. На море довольно сильное волнение, и оба абиссинца, изнуренные морской болезнью, перестали реагировать на происходящее. Покинув зону видимости, я беру курс на остров, куда рассчитываю приплыть ночью. Я совершенно спокоен в отношении патрульного катера «Джибути». Я уверен, что он будет ждать меня в Рас-Дуане, никому и в голову не приходит, что в этот момент я плыву к английским водам.

На закате вхожу в проход в рифе, ведущий к берегу Саад-ад-Дина. Прилив еще только начинается, поэтому подойти к нему вплотную пока нельзя. Мы петляем между скал, прибегнув к помощи багра.

Здесь, под прикрытием острова, царит штиль, морская болезнь проходит, и абиссинцы вылезают из трюма. Они таращат глаза, с изумлением обнаруживая, что находятся вблизи низкого берега вместо того, чтобы подплыть к подножию горы в Рас-Дуане. Я объясняю им, что мы случайно наткнулись на риф и надо разгрузить судно, чтобы сойти с подводного камня, но что через несколько часов мы опять тронемся в путь и доберемся до места встречи в назначенное время.

Игнорируя их бестактные вопросы, я велю перетащить на сушу и зарыть в песок весь мой товар, включая те двадцать ящиков с патронами, которые господин губернатор выделил в качестве приманки для меня.

Закончив эту нелегкую работу, я выгружаю также двух абиссинцев, говоря, что им следует размять ноги, и велю сопровождать их своему матросу Адену, которому даю ружье, но без патронов, во избежание несчастного случая. Надеюсь, что одного вида оружия будет достаточно. Аден имеет приказ составить моим пассажирам компанию и, если какое-нибудь судно подойдет к острову в мое отсутствие, погрузить их, при необходимости даже прибегнув к силе, на хури, выйти в открытое море и дождаться нас.

Наступила ночь. Стараясь не шуметь, я поднимаю парус, и тотчас раздаются крики абиссинцев, но я не обращаю на них внимания и, подгоняемый свежим попутным ветром, плыву к Рас-Дуану. И тут я вспоминаю, что не оставил на острове ни воды, ни провианта, но это не страшно: я вернусь завтра утром. Мне не терпится узнать, точно ли эти два негра являются агентами господина губернатора. Если, как я и предполагаю, мне подстроили ловушку, это обстоятельство поможет мне обрести уверенность, прежде чем я подвергну предателей наказанию, которого они заслужили.

Мне везет: дует довольно сильный ветер, он позволяет мне добраться до Таджуры, плывя наискосок через залив, менее чем за три часа. Уже десять вечера. На фоне усеянного звездами неба высокая гряда гор Мабла вырисовывается черным силуэтом. По мере приближения к ним ветер ослабевает. Я боюсь попасть в штиль. В полночь до Рас-Дуана остается, наверное, около двух миль, так как в бинокль я различаю белое пятно возле скалы, которое указывает плывущим в ночи морякам на наличие там якорной стоянки.

Ветер утих. Парус безвольно обвис. Надо, чтобы меня увидели, тогда из-за черной стены, находящейся прямо передо мной, выйдет патрульный катер, который наверняка там прячется. Я велю разжечь муфу. Ее огонек обязательно привлечет к себе внимание. Проходит полчаса — этот срок кажется мне бесконечностью, — и я наконец слышу вдали тарахтенье мотора.

Показывается какой-то темный силуэт, и через несколько секунд «Джибути» с его вытянутым корпусом проплывает в двадцати метрах от кормы нашего судна. Нас окликают по-арабски, так как на катере еще не уверены, мы ли это. Я называю себя. Сидящий за румпелем сомалийский капитан Одоа тотчас кричит своему механику: «Стоп!» Но тут подает голос какой-то европеец.

— Ради всего святого, не останавливайте мотор! Всем остальным внимание!

Пока я вижу только одного Одоа на корме. «Все остальные» прячутся где-то в трюме. Они опасаются выстрелов.