Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 1 [Тайны красного моря. Морские приключения]

Пляж, за которым стоит пальмовая роща, пустынен. Кажется, наше присутствие не внушает туземцам доверия.

Преодолев полосу раскаленного песка шириной один кабельтов, мы входим в пальмовую рощу с ее весьма приятной после жаркого солнца тенью. Там находятся маленькие неправильные квадраты арабских садов, разделенных каменными оградами, в большинстве своем предназначенными для укрепления почвы вокруг осевших стволов вековых финиковых пальм.

Другие, более высокие стены, кое-где обвалившиеся — в эти бреши мы и проходим, — разграничивают разные владения, придавая этому оазису вид разрушенного города.

Солнечный свет, льющийся сверху на раскидистые пальмы, отбрасывает на землю тут и там круглые пятна, и свежая трава, растущая под этими сводами, приобретает чудесный ярко-зеленый оттенок.

В то время как мы любуемся этим нежданным Эдемом, из-за обломков полуразрушенных стен выходит небрежно одетый араб невысокого роста, с покатыми плечами и неуверенными жестами. Его блуждающий взгляд, столь редкий для араба, не располагает меня к этому человеку.

Сопровождают его пятеро крупных чернокожих рабов атлетического телосложения, двое или трое из них имеют при себе большие изогнутые сабли.

Это шейх Ибрагим Метафер собственной персоной, который пришел полюбопытствовать, что за люди высадились с этого странного самбука.

Он узнает Салаха, и тот целует ему руку. Затем мы обмениваемся обычными приветствиями, и Ибрагим ведет меня к себе в дом как своего гостя.

Этот дом не отличается от других: низкий, одноэтажный, с глинобитной террасой наверху. К нему мы подходим, минуя череду двориков, огороженных стенами, также сложенными из камней. Земля покрыта толстым слоем очень мелкого гравия, образованного из крохотных белых раковин. В тени, отбрасываемой стеной дома, рабы расстилают коврики и приносят анкаребы, заменяющие диван. На землю торжественно кладется большая водяная трубка, набитая листьями табака, которые тлеют под угольками. Ее длинный рукав свернут в несколько витков, его будут передавать друг другу, разнося по кругу пахучий дым из уст в уста, а монотонное бульканье трубки станет аккомпанементом для слов рассказчика.

Шейх Ибрагим присаживается на один из импровизированных диванов, напротив меня, и толпа слуг, родственников или рабов, окружает его плотным кольцом.

Из рук в руки передаются чашечки с приторно сладким чаем, наргиле булькает, в то время как я объясняю цель своего визита.

Я приехал, чтобы купить жемчуг, и рассчитываю провести на островах некоторое время, используя свои лодки для добычи жемчуга. Шейх Ибрагим заверяет меня в своих дружеских чувствах, покровительстве и т. д. Но я удивляюсь, когда он вдруг высказывает желание отлучиться до вечера: он, дескать, отправится к торговцам жемчугом и сообщит им о моем намерении сделать покупки.

Несмотря на то что сам шейх владеет крупными партиями товара, он почему-то торопится привлечь к этому делу своих конкурентов.

У меня складывается впечатление, что этот человек что-то не договаривает и что его приветливость лишь позволяет ему лучше скрыть свои истинные намерения. Поэтому я не теряю бдительности и велю всем своим людям остаться на судне, за исключением Салаха, исполняющего обязанности связного. Сам я не покидаю дом Ибрагима: пока я его гость и нахожусь у него под крышей, можно не опасаться каких-либо непосредственных действий против меня.

Я провожу этот день на манер жителей Востока, для которых время лишено ценности.

Я обедаю в обществе сыновей шейха и его верного раба, кажется, приставленного ко мне в качестве охранника. Это молчаливый старик-абиссинец с помятым лицом евнуха. В детстве он был приятелем своего теперешнего господина. Получивший вместе с ним воспитание, он управляет сейчас его делами и надзирает за всем с преданностью сторожевого пса.

Во второй половине дня начинается гроза, которая длится не более четверти часа, но отвердевшая земля не может быстро впитать столь обильные осадки и со всех сторон несутся желтые потоки. Оазис превращается через несколько минут в большое озеро, наполненное мутной водой. Со всей округи сбегаются жители, торопясь прорыть канавки и направить благодатную влагу к своим садикам. Это великий праздник: женщины оглашают воздух радостными криками, и сотни мальчишек, неизвестно откуда взявшихся, скачут в этой теплой илистой воде. Дожди не выпадали здесь уже полгода!.. Поэтому совпадение ливня с моим приездом убеждает всех в том, что я способен творить чудеса. И наоборот, если бы мой приезд совпал со стихийным бедствием, падежем скота или нашествием саранчи, я вынужден был бы как можно быстрее убраться отсюда.

Чтобы закрепить благоприятное впечатление от этой счастливой случайности, я истово молюсь в мечети пять раз на дню. Все не спускают с меня глаз, и любая оплошность может оказаться для меня роковой.

Ночью возвращается на своем осле шейх. Похоже, ему пришлось проделать немалый путь, он сообщает, что торговцы прибудут завтра. Моим даллалем, или посредником, будет он сам.

В восемь утра появляются несколько арабов и показывают мне не особенно ценные партии жемчуга. Однако я кое-что покупаю, чтобы завязать с ними отношения.

Эти люди, как мне кажется, пришли из ближайшей деревни, то есть вовсе не оттуда, откуда их якобы вызвал шейх Ибрагим. У меня такое впечатление, что они разыгрывают спектакль, цель которого мне пока неясна.

В одиннадцать часов двор, где я прилег в тени, заполняет группа арабов и вооруженных ружьями рабов. Они прибыли из северной части острова. Некто похожий на вождя подходит ко мне и, произнеся традиционное приветствие, удаляется в дом вместе с шейхом Ибрагимом, где они о чем-то шушукаются.

Вооруженные люди, присев на корточках во дворе, с любопытством меня разглядывают. Эти арабы — изумительно красивые люди с безупречными чертами лица и длинными шевелюрами, ниспадающими на плечи. Человек, которого они сопровождают, — шейх Нассер Сехель, из деревни Кетуб, расположенной на севере Фарасан-Зекира. Он также очень красивый мужчина с едва загорелой кожей и короткой черной бородкой. Орлиный нос разделяет сверкающие черные глаза, глядящие прямо и словно бы пронизывающие вас. Одним словом, внешность у него открытая, что сразу же располагает меня к этому человеку.

Однако я по-прежнему нахожусь в окружении солдат, тогда как оба шейха продолжают совещаться. В такие моменты наилучший образ действий — это молчаливая и сонная неподвижность, выражающая полное спокойствие безмятежной души. Когда ситуация неясна, следует помалкивать и ничего не предпринимать.

Наконец шейхи велят меня позвать. Я вхожу в дом и сажусь на анкареб перед ними. Мне предлагают кофе, затем Нассер берет слово, тогда как Ибрагим, сидящий чуть поодаль, как бы сливается с темнотой.