Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

– Постой, Никифор, не горячись, простынь маленько. Ты лучше скажи, много ли с меня возьмешь рублевиков за то, что будешь помогать мне в устройстве побега Храпунова?

– Мало за это не возьму, потому что своя шкура дороже денег. А тебе очень надо выпустить Храпунова?

– Известно, брат Никифор, надо! Ведь затем я и подкупил тебя, и в крепость сторожем поступил.

– Ты подкупил меня только затем, чтобы я определил тебя в сторожа, а о побеге арестанта уговора не было.

– Ты только согласись мне помогать, а уже мы с тобой уговоримся. Теперь же ты только покажи мне каземат, где заключен Храпунов. Веди меня скорей к племяннику.

– Ну, пойдем. Теперь, кстати, время обедать арестантам, вот ты и снесешь своему племяннику обед. А парень он смирный, хороший. Да постой-ка, постой!.. Ты говоришь, что Храпунов – твой племянник, а ведь он – барин, у министра важным чиновником состоял. Как же это, он – барин, а ты – простой солдат? – недоумевая, проговорил Никифор.

– Так что же? Разве не бывает, что отец – простой мужик, а сын – барин?

– И то, и то, бывает. Ну, пойдем.

Много трудов стоило Гвоздину добыть фальшивый паспорт на имя отставного солдата Петра Костина; нелегко ему было также подкупить сторожа Никифора, с помощью его проникнуть в Шлиссельбургскую крепость и наняться в тюремщики. На это надо было время и деньги.

Сторож Никифор показал ему камеру, где был заключен Левушка Храпунов, и дал ключ от двери. Майор дрожащею рукою отпер дверь, вошел в камеру и застал своего племянника сидящим у стола, спиною к двери.

Храпунов потерял всякую надежду на освобождение и волей-неволей принужден был покориться своей горькой участи. Помощи он не ждал ниоткуда.

– Лева, племяш, – тихо позвал его старый майор.

Храпунов быстро обернулся и крик радости и удивления вырвался у него.

– Дядя, дядя, ты ли? Как ты попал? Как тебя допустили? – крепко обнимая и целуя дядю, проговорил Левушка.

– Об этом, племяш, после. Ведь я – твой тюремщик. Я нанялся в крепость в сторожа. Ты поймешь, племяш, для чего я это сделал, поймешь.

– Милый, дорогой дядя. Ты не забыл, не забыл меня.

– Тебя забыть? Эх, племяш!

– Но что жена? – бледнея, спросил Храпунов.

– Плачет, покоя себе не видит: все по тебе тоскует.

– Милая, милая! Дядя, голубчик, спаси, спаси меня из этой могилы!.. Ведь измучился я, исстрадался. – И Храпунов тихо, но судорожно зарыдал, закрыв лицо руками.

– Никто, как Бог. Надейся и молись. Я затем и тюремщиком твоим стал, чтобы тебя спасти.

Послышался легкий стук в дверь.

– Прости, племяш, пока, меня зовут. Но опять скоро приду к тебе. – И майор, выйдя из камеры, запер дверь.

В следующие дни свидания повторялись регулярно, и хотя они были непродолжительны, но постепенно Гвоздин рассказал Левушке все, что произошло во время его заключения в крепости, и утешал его надеждой на бегство.

– Только бы случая дождаться, а уж я тебя, Левушка, выведу отсюда, – не раз говорил он Храпунову.

И этот случай выпал. В Петербурге должны были состояться «машкерадное действо» и свадьба шута Голицына с калмычкой-шутихой. Подобное развлечение представлялось из ряда вон выходящим, и, конечно, всякий, кто только мог, стремился побывать на нем. Не избежал этого искушения и начальник крепости, и именно его отсутствием и отъездом в Санкт-Петербург и решил воспользоваться майор Гвоздин, чтобы осуществить намеченный план освобождения Левушки.

Едва начальник крепостной тюрьмы уехал и наступил темный морозный вечер, майор вошел в тюрьму к племяннику с небольшим узелком в руках и тихо проговорил:

– В узелке мужицкий кафтан, надевай его скорее поверх своей одежды, помолись Богу и беги.

– А как же ты? – с беспокойством спросил Левушка.

– Обо мне не беспокойся. Спасайся ты… не медли же, пока есть время… А потом и я следом за тобою…

– То-то… уж если бежать, то вместе.

Храпунов поверх своей одежды поспешно надел мужицкий кафтан, на голову нахлобучил высокую баранью шапку и вышел из тюрьмы в сопровождении своего дяди.

Они, никем не остановленные, дошли до крепостных ворот, но были бледны как смерть. Майор опасался за успех своего дела, несмотря на то что им были подкуплены некоторые тюремные сторожа и часовые солдаты.

– Кто идет? – спросил у беглецов сторожевой солдат, когда они подошли к воротам и отворили калитку.

– Свои, свои, – дрожащим голосом ответил майор.

– Кто свои-то?

– Я… я – тюремный сторож, а это – печник, – и при этом майор показал на Храпунова.

– Проходите.

Сторожевой солдат отошел от калитки, Храпунов и его дядя очутились на свободе.

Это бегство удалось потому, что майор Гвоздин более двух недель пробыл в должности тюремного сторожа и своей аккуратной службой приобрел некоторое доверие от крепостного начальства. На его обязанности лежало убирать камеры, носить еду и питье заключенным; ключи от камер находились у смотрителя, который два раза в день приходил и передавал их сторожам. Между последними были распределены камеры арестантов, и каждый сторож разносил по своим камерам обед и ужин заключенным, потом запирал камеры, а ключи обратно относил смотрителю. Так сделал и секунд-майор, мнимый тюремщик: он взял у смотрителя ключи, разнес по камерам к заключенным ужин, запер камеры, ключи отнес обратно, но у камеры своего племянника оставил замок отпертым. Другие тюремные сторожа не обратили внимания на то, что Петр Петрович шел по коридорам крепости с каким-то мужиком. Старший же над сторожами был подкуплен майором, и таким образом Гвоздин и его племянник благополучно выбрались из крепости.

А в это самое время в Петербурге происходило занесенное на страницы истории торжество в ледяном доме. Несмотря на страшный мороз, народ со всех сторон столицы валил на Неву к ледяному дому и к манежу герцога Бирона, чтобы посмотреть на шутовскую свадьбу. Громадная толпа в ожидании невиданного зрелища обменивалась впечатлениями.

Вдруг в безветренном морозном воздухе послышалось:

– Сторонись, везут, едут!..

Многотысячная толпа заволновалась, зашумела.

Действительно, ехала довольно странная, невиданная процессия свадебного поезда сиятельного шута Голицына, прозванного Квасниковым, с шутихой-калмычкой Бужениновой. «Поезжане» потянулись длинным поездом: тут были абхазцы, остяки, мордва, чуваши, черемисы, вятичи, самоеды, камчадалы, киргизы, якуты, хохлы, калмыки, финны и множество других «разночинцев» и «разноязычников». Каждый из них ехал с женою в своем национальном костюме, кто на оленях, кто на верблюдах, на собаках, на волах, на свиньях, на козлах, на медведях и так далее; ехали они в санях, сделанных наподобие разных зверей, рыб и птиц. Жених с невестой сидели в большой клетке, установленной на спине слона; каждый из инородцев ехал со своею музыкой, пели песни, ломались, свистели на разные голоса.