Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Он пришел сюда сразу же после обильного завтрака, начавшегося более двух часов назад и состоявшего из свинины с макаронами, дикой кабанятины с цветами итальянских кабачков и щербета на сладкое. За завтраком король, развлекаясь, прыскал вином изо рта на любимого камердинера и бросался хлебными шариками в своего старенького сухонького премьер-министра, когда тот осмеливался сделать робкие замечания. Кавалер, который вообще-то был малоежкой, а тут еще такое неприятное застолье, чувствовал, что уже сыт по горло. А потом король объявил, дескать, отведав столь великолепных яств, он надеется, что и кишечник его облегчится столь же великолепно, и пожелал, чтобы в туалет его сопровождал самый знатный гость за столом, а именно — его непревзойденный компаньон по охоте, полномочный британский посланник.

— Ой, ой, мой живот!

Натужное кряхтение, охи, ахи, громкое пукание, вздохи облегчения.

Кавалер, облаченный в постоянно влажное от сырости нарядное придворное одеяние с приколотой звездой и красной лентой через плечо, стоит, прислонившись к стене, и, стараясь не дышать через нос, втягивает вонючий воздух сквозь плотно сжатые тонкие губы. «А ведь могло бы быть и хуже», — думает он, успокаивая себя этой мыслью всю жизнь. В данном случае он имеет в виду, что у короля мог бы случиться понос.

— Ой, ой, чую, оно вылезает!

Король опять принялся за свою глупую детскую забаву — внушать другим отвращение и стараться шокировать их. А английский благородный рыцарь всеми силами пытался не реагировать на грубую и непристойную выходку его величества и не подавать виду, что ему противно. «А ведь картина была бы куда приятнее, — думал Кавалер, — если бы я не потел, как и он».

— Ой, нет, никак не лезет. Не могу! Ой, что же мне делать?

— Может, его величеству легче будет сосредоточиться и ответить на позыв природы, если его оставить одного?

— Терпеть не могу оставаться один!

Кавалер, непроизвольно плотно сжав веки, подумал, кончил ли на этом король свои отвратительные, мерзкие шуточки.

— Может, это от плохой пищи? — в раздумье проговорил король. — А я был уверен, что пища доброкачественная. Как же ей быть плохой, если она такая вкусная?

Кавалер подтвердил, что да, пища была вкусна.

Тогда король попросил его рассказать что-нибудь интересненькое.

— Какой-нибудь интересный рассказ? — уточнил Кавалер.

(Здешние придворные привыкли переспрашивать последние слова собеседника.)

— Да, да. Расскажи-ка мне про шоколадную гору. Огромную гору, и чтоб вся из шоколада. Вот бы на нее забраться.

— Ну хорошо, слушайте. Давным-давно стояла одна гора, черная-пречерная, как ночь.

— Как шоколад!

— А внутри ее все было белым-бело, в ней были пещеры и лабиринты…

— А внутри было холодно? — перебил его король. — Если тепло, то ведь шоколад растает.

— Там было холодно, — успокоил его Кавалер, промокая брови шелковым платком, надушенным пахучей эссенцией туберозы.

— А гора эта, как город? Как весь мир?

— Да, ваше величество.

— Но маленький мир. И очень уютный. Мне там не надо столько много слуг. Я хотел бы иметь мирок с маленькими людьми, с такими малюсенькими человечками, и чтоб они делали бы все-все, что я только пожелаю.

— Да они и так уже все делают, — заметил Кавалер.

— Нет, не все, — рассердился король. — Ты же знаешь, что мне тут приказывают и королева, и Тануччи, и все-все, кроме тебя, мой дорогой хороший друг. Мне нужен шоколадный мир. Хочу его! Это мой мир. Хочу все, что пожелаю. Любую женщину, в любой момент, когда захочу. И они тоже должны быть шоколадными, и я их буду кусать. Разве ты никогда не представлял себе, как это здорово кусать людишек? — Он облизал свои пухлые белые руки. — Ммм, а мои руки вот солененькие! — И снова запихнул руки под мышки. — И чтоб была большая-пребольшая кухня. А готовить чтоб мне помогала королева, хотя она очень не любит стряпать. Она чистила бы мне чеснок, доставала разные пряности, например, гвоздику, а я бы все это запихивал ей внутрь, а потом у нас появлялись бы чесночные детки. А человечки бегали бы за мной, умоляя накормить их, и я кидал бы им всякую еду. А потом сам поедал бы этих человечков.

Нахмурившись, он опустил голову. Послышалась громкая рулада трещащих звуков, извергнувшихся из его нутра.

— Вот и хорошо, — с облегчением произнес король и, вытянув шею, ткнулся головой прямо в худущий зад Кавалера. Тот кивнул и почувствовал, как у него тоже забурлило в животе и стало подпирать. Но таков уж удел любого придворного — надо терпеть. Он ведь не был венценосцем и одним из правителей мира.

— Иди, помогай, — крикнул король в открытую дверь одному из своих камергеров. Ему тяжело самому, без посторонней помощи, вставать с унитаза, такой он уж был толстый и расплывшийся.

Кавалер подумал, а есть ли предел человеческому терпению, допустим, когда это касается омерзительных выходок короля. На одном полюсе находилась Кэтрин, которая больше всех из придворных приходила в ужас от маниакальной вульгарности короля. На другом — король, которому пошлости и грубости доставляли наслаждение. Сам же Кавалер, как он считал, был посредине, где и надлежит находиться ловкому придворному, и не проявлял ни возмущения, ни безразличия. Чтобы выразить негодование, надо самому стать вульгарным, проявить слабость, собственную невоспитанность. Нужно заиметь эксцентричные привычки и научиться откалывать всякие фортели. (А разве Кавалер не играл в детстве с другим королем, который был на целых семь лет моложе его, но уже тогда нет-нет да и проявлял свои буйный нрав и был горазд на всякие дикие выходки?) Никому не изменить свою натуру, и все это хорошо знают. Каждому предназначен свой путь.

Пожалуй, не меньше, чем невозмутимость худощавого английского благородного рыцаря, удивляла короля проницательность и мудрость ее величества королевы. Она происходила из рода Габсбургов, ее привезли из Вены и отдали королю в жены, когда тому было всего семнадцать лет. После рождения первого сына королева заняла место в Государственном совете и с тех пор цепко держит в своих руках всю власть в королевстве. Как было бы мило, если бы вместо того грозного, высокомерного и мрачного человека, сидящего на троне в Мадриде, его отцом был бы другой, кто-нибудь вроде Кавалера. Кавалер любит музыку, верно? Ну и король ее тоже любит, он без нее просто жить не может, как и без еды. Кавалер тоже не спортсмен, ведь так? Помимо своих постоянных восхождений на эту мерзкую гору, ему нравится ловить рыбу, скакать верхом, охотиться. Охота — да она же главная страсть короля! И он отправляется на эту приятную забаву каждый раз безо всяких уговоров, не считаясь ни с какими трудностями и вероятной опасностью, думая лишь о том, что она придает законный и притом пикантный характер истреблению диких животных. Во время охоты загонщики окружают бесчисленные стада диких кабанов, оленей и зайцев и прогоняют их на близком расстоянии от короля, который в это время прячется в каменной будке без крыши, что стоит в парке, разбитом вокруг загородного дворца, или сидит на коне посреди широкого поля. Из ста выстрелов он никогда не промахивался более одного раза. Затем он слезает с седла и отправляется трудиться в поте лица: закатав рукава, свежует дымящиеся окровавленные туши.