Святослав Воеводин - Ратник княгини Ольги

Свенхильд привстал на стременах, вскинув меч над головой и издав боевой клич. Его собственная конница вырвалась из рощи, устремившись наперерез головному отряду древлян. Невредимый Святослав уже скакал к шатру матери, сопровождаемый двумя озирающимися дружинниками.

– Я разобью Мала, – произнесла Ольга уверенно. – Он думает, что еще живой, но он уже труп смердящий. Знаешь, когда он сдох? Когда испугался. А испугался, когда понял, что я от мести не откажусь.

Вражеская конница, сперва понемногу, а потом все сильнее и сильнее, стала отклоняться в сторону, избегая прямого столкновения со всадниками русов. Тем самым древляне подставились под сокрушительный удар сбоку. До ушей Ясмуда донесся характерный скрежет и лязг. Два войска, смешавшись, рубили друг друга, кололи копьями и теснили щитами. Округу наполнило пронзительное ржание, похожее на детский плач.

Ольга отвела взгляд, чтобы посмотреть на Ясмуда.

– Победа достанется нам малой кровью, – сказала она. – Потому что я пролила достаточно крови вражеской. Что, ты и теперь осуждаешь меня? Жестокая я, да?

Он промолчал, не найдя, что ответить. По-своему Ольга была права. Она не о себе думала, а обо всем княжестве. Мал рассчитывал сломить ее, подчинить себе. Теперь его войско дрогнуло и было готово обратиться в бегство. Это чувствовалось по прогнувшимся шеренгам, по наклонам копий и неровным линиям щитов. Конница древлян уже была рассеяна по полю – воины думали не о битве, а о том, как уцелеть.

– Матушка! – закричал прискакавший Святослав. – Видела, как я впереди всех мчался? И нисколько не боялся, ни капельки.

Он легко соскочил с коня и, пробежав мимо Ясмуда, бросился в объятия матери. Она отстранила его, держа за плечи, и серьезно произнесла, глядя в глаза:

– Ты настоящий воин, Святослав. Отец гордится тобой.

– Разве он меня видит?

– Конечно. Он там.

Ольга торжественно указала на небо. Ясмуд проследил за ее жестом и снова посмотрел на поле битвы. Киевские дружинники уже устремились вперед, включая лучников, которые выбрались из засады и пускали стрелы на бегу. Древляне спешно пятились. Еще немного, и побегут по-настоящему.

Ясмуд повернулся к Ольге и увидел, что она смотрит на него.

– Слава тебе, княгиня, – громко молвил он. – Ты опять одержала победу.

И поклонился.

Поход Ольги продолжался, наводя ужас на жителей земли древлянской. Пылали хаты, рыдали семьи над убитыми кормильцами, вешались изнасилованные гуртом девки. Поля вытаптывались, скот угонялся, отнятое добро грузилось на возы с бортами в человеческий рост.

Победители всегда вели себя одинаково. Грабили. Жгли. Сеяли смерть и разрушения. Ради этого и воевало большинство ратников. Осознание своего превосходства и безнаказанности кружило головы. Привычка убивать делала сердца бесчувственными.

Для того чтобы держать войска в повиновении, приходилось иногда наказывать тех, кто бесчинствовал пуще прочих. То здесь, то там рубили головы отпетым мародерам, что позволяло на какое-то время утихомирить остальных дружинников. Но всякий раз это длилось не слишком долго.

Порядок устанавливался лишь в тех случаях, когда противник оказывал сопротивление, ведя оборону то во Вруче, то в Житомире. Но грады быстро падали, потому что защищало их в основном ополчение, а не опытные воины.

Войско Мала частично разбежалось, частично ушло грабить чужие земли, а полторы тысячи засели в Коростене. Вождя с ними больше не было. Мала удушили свои же воеводы, надеясь тем самым умилостивить Ольгу. Это не помогло. Ничто не могло остановить продвижение ее войск, которые, подобно водам, вышедшим из берегов, гуляли по древлянской земле.

Когда все города пали и остался последний – Коростень, – княгиня прибыла под его стены собственной персоной. Святослава давно отправили в Киев, где он находился на попечении нянек и дядьки. Правда, Ясмуд присоединился к мальчику чуть позже. Прежде чем отпустить его от себя, Ольга провела с ним три почти бессонные ночи. Никогда раньше не была она столь ненасытной в любви. Таковой ее сделала постоянная необходимость применять силу и проливать кровь. Она была как рысь во время течки. Кусалась и царапалась, а потом томно завывала и теряла голову от страсти.

Ясмуд весь истончал и, казалось, вот-вот начнет качаться от малейшего ветерка, но, как ни странно, сила его только прибывала. Словно отрок, не успевший насладиться женскими прелестями, он был пылок и неутомим в любви. Мог почти не спать до утра, подкрепляясь сметаной, творогом и медом. Хмельного больше не пил ни капли, решил, что взрослому мужчине не подобает дурманить себя – от этого он становится неразумным, как дитя. Ольгу ласкал то нежно, лишний раз дохнуть на нее боясь, то тискал, как медведь, доводя до жалобных стонов. И успел полюбить ее еще сильнее, чем прежде, хотя такое казалось невозможным.

На исходе последней ночи, когда в ближнем селении подали голоса петухи, Ольга сказала Ясмуду:

– Плохо мне будет без тебя. Прикипела к тебе душой, приросла кожей. Но не могу оставить при себе. За Святослава опасаюсь. Он единственный мой наследник. Другого не будет уже. – И спросила неожиданно: – Стара я, Ясмуд, признайся? Заметно, что увядаю?

– Для меня моложе нет, Ольгушка, – признался он. – И краше нет.

– Ты говоришь, чтобы приятное мне сделать, – сказала она, потому что очень уж хотелось ей слушать подобные признания.

Ясмуд, приняв ее кокетство за чистую монету, стал горячо настаивать на своем. Некоторое время она слушала, затаенно улыбаясь, а потом вдруг помрачнела.

– Я уже говорила, что никогда не стану твоею женою? – внезапно спросила она.

– Много раз, – подтвердил Ясмуд. Его настроение тоже изменилось.

– И деток у нас не будет, – продолжала Ольга, и в ее голосе сквозило раздражение.

– Не будет, – вздохнул он.

– Тогда зачем мы вместе? Для блуда?

– Для любви, – поправил Ясмуд осторожно.

Она села на расстеленной шкуре, не стыдясь своей зрелой наготы.

– Нельзя мне любить, – с тоской произнесла она. – Я княгиня, за Русь в ответе. Дам слабину, все пойдет прахом.

– Почему? – искренне удивился он.

– Разве ты не понимаешь? Любовь делает сердце мягким, как воск. А мне твердое требуется. Кремень. – Она показала крепко сжатый кулак. – Только так править можно.

– А ты добром пробуй. Лаской.

– Ла-аской? – протянула она и засмеялась отрывистым недобрым смехом, от которого затряслись ее груди. – Вот дадут тебе стадо пасти, так разве ж ты с ним без батога сладишь? И овчарки нужны злые, и загоны, и ограды колючие. Так и народ. Одни – овцы, другие – коровы, третьи козами по горам скачут. Все разные, но всем сила нужна, иначе не станут слушаться.