Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

Но для Сталина время остановилось на несколько мгновений раньше, и приговора он услышать не мог.

3 марта командующему Уральским военным округом маршалу Жукову позвонил в Свердловск заместитель председателя Совета министров СССР Булганин и велел срочно прибыть в Москву.

Первое, что пришло Жукову в голову, – этот вызов связан с его докладом на вечере, посвященном тридцать пятой годовщине образования Красной армии. Странно, если это так. Ведь он в своем докладе все лавры за создание армии, ее организацию, вооружение и все ее победы отдал одному лишь Сталину, ни разу не упомянув ни о себе, ни о ком-то еще. Даже о Ленине, не говоря уже о Троцком.

Жуков тут же позвонил министру обороны маршалу Василевскому, спросил, не скрывая тревоги:

– Саша, ты не знаешь, зачем меня вызывают? И почему Булганин?

– Как зачем? На пленум Цека. Булганин ответственен за созыв пленума. А по какому поводу пленум, сказать не могу: вопрос на месте.

Жуков собрался и на другой день прилетел в Москву. И только там узнал, что Сталин тяжело болен, что он, скорее всего, уже не жилец, хотя об этом прямо никто не говорит. Даже Хрущев, открывавший пленум, выражался весьма туманно.

А еще через несколько дней страна узнала, что Сталин умер.

Георгий Константинович, выслушав сообщение радио о смерти Сталина, встал из-за стола, за которым завтракал вместе с Галиной Александровной, беспомощно огляделся по сторонам, снова сел. «Умер Сталин» – это не умещалось в голове. Сразу же забылись все неприятности, связанные с этим именем, осталось ощущение утраты чего-то огромного, величественного и… и страшного. А затем все поглотила холодная пустота. Она распространилась откуда-то оттуда, где еще недавно пребывал Сталин, сделав окружающий мир шатким и неопределенным. Жуков знал, что это ощущение пройдет, но, несмотря на это знание, оно потрясало безмерностью утраты…

Сталин умер… Сталина больше нет и не будет. Не будет того привычного, что связано с его именем, к чему все, окружающие его, приспособились за долгие годы. А кто же будет? Берия, Маленков, Булганин, Хрущев? Кто? Все они не стоят и мизинца покойника. И что ждет страну? Что ждет его, Жукова? И что сам он должен делать, чтобы…

Впрочем, чего это он? Предвидя неизбежную смерть Сталина, он думал о том, что есть партия, есть народ и есть люди, способные коллективным разумом заместить эту утрату, что сам каким-то образом станет частью этого коллективного разума. Правда, сама смерть Сталина представлялась отдаленной за недосягаемую черту, но мысли-то были, от мыслей никуда не денешься… Значит – что? Значит, надо самому что-то делать. Не ждать, когда позовут. Связаться с друзьями, то есть с теми, с кем воевал, кто ему, Жукову, обязан и продвижением по службе, и наградами. Таких много. Правда, друзьями их не назовешь, но не в этом дело. А дело в том, что ему, коммунисту и члену ЦК, надо быть в центре событий, надо влиять на эти события – иначе будет хуже. Да и «друзья» наверняка рассуждают точно так же, следовательно, общий язык найти должны.

– Что с тобой, Георгий? – спросила Галина Александровна с тревогой.

– А? Что? Нет, ничего… – очнулся Георгий Константинович. И пояснил: – Слишком тесно моя судьба переплелась со Сталиным в годы войны… Да и потом тоже…

Она положила свою руку на его, слегка сжала крепкими пальцами, улыбнулась.

– Не только твоя, Георгий, но и всех нас тоже.

– Да-да, ты, как всегда, права, – легко согласился он и посмотрел на жену: в глазах ее блестели слезы.

В одном из кабинетов Кремля за круглым столом сидели четверо: Берия, Маленков, Булганин и Хрущев. Они недавно вернулись со сталинской дачи, где убедились, что Сталин действительно мертв. Перед ними теперь стояла непростая задача: сформировать правительство и все остальные органы власти, имея в виду занять в этих органах руководящее положение. Они сидели, пили крепкий чай и молчали. Каждый из них думал о том, как бы не продешевить, хотя расклад между ними был предопределен их положением, достигнутым еще при Сталине. Но они привыкли, что ими распоряжался Сталин, поднимал их или свергал, а тут надо самим распоряжаться не только своей судьбой, но и судьбами всей страны. И никто не подскажет, не поправит, не направит.

Первым не выдержал тягостного молчания менее терпеливый Хрущев:

– Я думаю, что Георгий должен занять кресло предсовмина. У него для этого имеются все данные. В смысле, опыт, знания и все такое прочее. Как ты, Георгий?

– Я не возражаю, – откликнулся Маленков.

– А как быть с Пономаренко? – спросил осторожный и менее дальновидный Булганин.

– Пономаренко? – глянул на Булганина вприщур Берия. – Он еще слишком молод, не имеет опыта. Подождет.

– Да, с Пономаренко надо повременить, – подхватил Хрущев и продолжил: – А тебе, Лаврентий, надо брать в руки МВД…

– И госбезопасность, – добавил Маленков. И пояснил: – И там и там собралось слишком много случайных людей.

– Согласен, – кивнул головой Берия. И тут же предложил: – Надо будет сразу же объявить амнистию политзаключенным, пострадавшим от произвола Ежова и Абакумова.

– Это правильно. Это придаст больше авторитета новой власти, – поддержал Маленков. – Но всех амнистировать нельзя, надо с разбором… Ну а тебе, Никита, быть первым секретарем Цэка. Больше некому.

– Не возражаю, – кивнул головой Хрущев. – Теперь надо подумать насчет министра обороны. Василевский не пойдет, потому что… потому что нужен человек решительный, целеустремленный. А Василевский – он слишком мягкий, ни рыба, ни мясо. Штабист, одним словом. Пусть пишет статейки, занимается теорией. Я предлагаю Булганина. Как ты, Николай?

– Я согласен, – кивнул ухоженной головой Булганин и даже просветлел от одной мысли, что его не сбросили, как ненужный балласт.

– А тебе в помощники Жукова, – предложил Маленков. И пояснил: – Жукова в армии любят, с его реабилитацией генералы успокоятся. Да и Жуков – в нем энергии хоть отбавляй, еще повернет не в ту степь.

– Жукова? – переспросил Булганин с тревогой, и упитанное лицо его порозовело. – Жукова опасно. К тому же могут сказать, что мы рушим сталинское наследство. Народ не поймет. Предлагаю Василевского.

– Василевского оставить твоим замом, – поддержал Маленкова Берия. И усмехнувшись, продолжил: – При нем Жукова не так заносит. Для нас важно не выпускать обоих из поля зрения: еще, чего доброго, наломают дров. А нам сейчас дрова не нужны.

– Да вы же знаете, что мы с Жуковым как кошка с собакой – перегрыземся! – воскликнул Булганин, отбросив всякую дипломатию. – Он меня терпеть не может.

– Может-не может, а решение Цека выполнять обязаны оба, – повысил голос Маленков, считающий себя в этой компании главным. – Как-нибудь сработаетесь. А там посмотрим.