Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Обреченность

Вдалеке послышался какой-то шум, затем на дорожке показалась широкая и грузная фигура Лаврентия Павловича Берия. Председатель спецкомитета по атомной энергии шагал быстро, размахивая руками и подпрыгивая. Судя по всему, он только что прилетел из Семипалатинска, где происходило испытание первой советской атомной бомбы, сообщение о котором Сталин получил еще вчера в зашифрованном виде. Издалека видно, что Берия возбужден, и в этом ничего удивительного нет: Берия возглавлял атомный проект, к нему сходились все нити, способствующие успеху этого дела, под его началом работали самые выдающиеся умы советской науки, на проект работала и наша разведка по всему миру, собирая по крупицам информацию обо всем, что имели и знали об атомной бомбе в Америке и других странах.

Сталин остановился и, сунув трубку в рот, чиркнул спичкой, прикурил, пыхнул дымом и медленно пошел навстречу Берии.

– Товарищ Сталин! – еще издали воскликнул Берия и, взмахнув руками по-петушиному, точно собрался взлететь, еще раз выкрикнул: – Товарищ Сталин!

– Что ты раскудахтался, Лаврентий? – проворчал Сталин. – Американцы объявили нам войну? Или там произошла революция?

Берия остановился в двух шагах от Сталина, тяжело дыша, будто бежал со всех ног, воскликнул, но уже тихо:

– Она взорвалась! Она взорвалась, Коба, черт меня побери! Она взорвалась! Я сам это видел своими глазами! Это что-то невероятное! Киношники снимали это на пленку, они обещают сделать фильм через несколько дней. Ты сам увидишь, какая это ужасная сила!

– А кто в этом сомневался? – негромко и спокойно произнес Сталин. – И нечего орать. Она не могла не взорваться. У американцев взорвалась, и у нас тоже должна была взорваться. Она и взорвалась. И нечего кудахтать.

– Коба, но ведь теперь нам никто не страшен! Теперь они не посмеют на нас напасть! Теперь мы можем…

– Ничего мы еще не можем, – остановил Берию Сталин. – Это еще ничего не значит. Взорвалась только одна бомба, а у них больше трехсот. И у них есть самолеты, которые могут эти бомбы носить. А у нас таких самолетов нет. У нас фактически и бомб еще нет. Так что рано радоваться. Как раз сейчас самое опасное для нас время. Как только они пронюхают, что у нас тоже есть бомба, и поймут, что мы ее создали на несколько лет раньше, чем они предполагали, что через несколько лет у нас будет много бомб и будут самолеты, так и нападут. Самое удобное для них время. Поэтому кричать еще рано. Радоваться рано. Надо напрячь все силы, чтобы получить много таких бомб, построить много самолетов, способных нести эти бомбы. А еще лучше – ракеты. Только в этом случае мы можем гарантировать, что они остерегутся нападать.

Сталин пососал погасшую трубку, снова разжег ее. Повернулся, пошел по дорожке. Берия последовал за ним.

– Вот я скоро умру, – заговорил Сталин, уверенный, что Берия его слышит. – И что вы будете без меня делать? У нас еще и одной бомбы не было, а вы готовы были ввязаться в драку в Греции. Вам Дарданеллы подавай, а на кой черт нам Дарданеллы? Кто нам мешает плавать по Черному морю? Никто не мешает. Вы и в Югославию хотели вторгнуться, чтобы наказать Тито за своеволие. И что бы это нам дало? Новую войну – вот что это нам дало бы. И не с югославами, а с американцами. У вас в головах одни войны да революции, а народ устал от войн и революций. Народу надо отдохнуть, пополнить потери, наладить нормальную жизнь. Он заслужил нормальную жизнь. А до нормальной жизни еще далеко. Мы все время отнимаем у народа средства то на бомбу, то на самолеты, то на ракеты. А вы этого ни черта понять не можете. И не хотите. Потому что жрете в три горла, детей своих пристроили, те тоже нужды не знают, считают, что заслужили, – говорил Сталин с усиливающимся раздражением. – Животы распустили, баб золотом обвешали, никакого удержу не знаете. А еще хотите втянуть нас в войну на востоке. Нам что, Корея нужна? Нам и Китая хватит. Он один стоит десятков Корей. Вы забыли ленинскую заповедь: лучше меньше, да лучше. Вы никогда не умели воевать, видели войну со стороны. А на войне надо закрепляться на завоеванных позициях. Только после этого переходить в наступление. Ничего вы не умеете. И не хотите уметь, – закончил Сталин и махнул рукой, отпуская Берию.

– Значит, сообщение ТАСС не давать?

– Какое еще к черту сообщение! – воскликнул Сталин с возмущением. – Я тебе про Ерему, а ты про Фому! Чем позже они узнают, тем для нас лучше. Мы должны выиграть время. Да. Нечего кудахтать раньше времени. Одно яичко, даже золотое, ничего не решает.

Дойдя до поворота дорожки, Сталин оглянулся: широкая фигура Берия медленно пересекала полосы света и тени, становясь все меньше и меньше. Подумал: «Сейчас прибежит к себе, соберет своих, начнет хвастаться. Будут шушукаться, строить планы. Как узнать, о чем они шушукаются? Абакумов помалкивает. То ли тоже связан с какой-то из групп, то ли побаивается. И вообще ведет себя так, будто в стране ничего страшного не происходит. Как вел себя в свое время Ягода, покрывая оппозицию».

Сталин вспомнил минувшее заседание Политбюро, вспомнил осторожные реплики его членов, мысленно восстановил выражения лиц: у всех оно было каменным. Разве что Хрущев проявлял нетерпение: он постоянно вертелся на своем стуле, заглядывал в бумажки, одобрительно кивал головой, поддерживая Сталина. В искренности Хрущеву не откажешь. В нем явно ощущается несогласие, мягко говоря, с московскими политиками, хотя он это свое несогласие никак не выражает, и лишь темперамент выдает его с головой. Что ж, на безрыбье и рак рыба. Жаль, конечно, что молодые ленинградцы не оправдали возлагавшихся на них надежд. Мало того, что занимались приписками и сокрытием действительного положения дел в ленинградской партийной организации, так они еще вознамерились сделать Ленинград вторым центром экономической и политической жизни страны, обособить Россию от других республик. Им и в голову не пришло, к какой катастрофе это может привести, если разбудить русский шовинизм и, на этой основе, местечковый национализм. Теперь Абакумов ведет дело ленинградцев, но без огонька. Надо будет вызвать Хрущева из Киева. Он хоть и связан с Берия и Маленковым, но если дать ему роль второй скрипки, он всех сотрет в порошок. Пусть поработает в Москве, пусть распутает кое-какие клубки, пусть возьмет под контроль Абакумова, а там посмотрим… Что еще? Надо будет наградить атомщиков. Хорошо наградить: заслужили».

И Сталин решительно зашагал к даче, сливающейся своим ядовито-зеленым цветом с окружающей природой.

Никита Сергеевич Хрущев уселся в кресло, положил руки на стол, похлопал ладонями по его полированной поверхности и оглядел знакомый кабинет первого секретаря Московского городского и областного комитета партии с таким самодовольным видом, точно сам лично захватил город после длительной и тяжелейшей осады. В тридцатые годы он хорошо поработал в этом же кабинете, проводя линию Сталина на всеохватную чистку руководящих кадров. Потом Сталин перебросил его на Украину – и там Хрущев не давал спуску никому.