Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

Консисторские старшины Мидделбурга сошлись на чрезвычайное заседание.

He теряя времени, были образованы небольшие отряды из доверенных людей и поставлены часовые у всех городских ворот.

Видя такие приготовления, члены городского совета потребовали снятия самовольного караула. Но их не только не послушались, но даже принудили вместе со всеми кричать: «Да здравствуют гёзы!» — и продолжали действовать по-своему. Вечером в ратушу донесли, что какие-то люди собираются в вооруженные группы и с фонарями в руках направляются к аббатству. По дороге они стучатся в некоторые дома, очевидно, своих единомышленников, и призывают их следовать за собой. В аббатстве уже поднялась суматоха. Главные ворота завалили строительным деревом и камнями, к остальным — приставили надежную охрану.

Снаружи главных ворот аббатства завязались переговоры. Королевский бальи [30] Бальи — королевский судья. настаивал, чтобы «незаконные толпы» немедленно разошлись и оставили монастырь в покое. Но ни уговоры, ни угрозы не подействовали.

Рано утром другое сборище реформаторов наполнило огромный сарай на складах Питера Гака. Бальи поспешил туда.

Он застал конец пылкой проповеди Гелейна и был возмущен, что тысячная толпа, сгрудившись вокруг бочки, заменявшей кафедру, с благоговением слушает воинственные призывы простого неученого столяра. Растолкав людей, бальи решительно подошел к нему.

— Как ты смеешь, — обратился он к проповеднику, — призывать честных людей к бунту и неповиновению их законным правителям? Сию же минуту уходи отсюда, пока я не применил против тебя законную силу!..

Гелейн спокойно отвел руку, схватившую его за куртку, и громко сказал собравшимся:

— Братья и сестры, я не знаю иного закона, кроме закона Господа Бога нашего, переданного вам, его верным детям, ищущим истины лишь в труде и благочестии. Если я ошибаюсь и здесь есть иная, более законная и истинная сила, я смиренно покорюсь и уйду из города. Но решить это должны вы сами. Скажите, как мне поступить: беспрекословно уйти, а ему, погрязшему в суете неправды, как в болоте, остаться, или остаться мне и продолжать делиться с вами внушенным мне свыше словом истины?.. Единое ваше право — распоряжаться нами, ибо мы оба — ваши слуги, слуги народа…

Бальи с трудом удерживался, чтобы не ударить столяра. Но сзади него уже слышались возгласы тысячной толпы:

— Ему уйти, ему!.. И не мешать нам внимать истине!..

— Пусть убирается подобру-поздорову, пока цел!..

— Свернуть ему шею, чтобы впредь не гнул ее перед испанцами и папой!..

— Ступай в Антверпен, королевский прислужник, там тебе расскажут и про другие города Фландрии!..

— Да здравствуют гёзы!..

А в церкви Святого Петра заварилось другое дело. Бальи ринулся в храм. Он застал толпу, которая с одобрением смотрела, как какой-то ремесленник, сосредоточенно работая колом, разбивал алтарь. Возгласы общего поощрения привели королевского вельможу в еще больший ужас. В страхе и полном отчаянии он покинул церковь.

Иоганн видел это все, проходя мимо с новым своим знакомым — стариком, бывшим матросом.

— Видишь, что творится?.. — сказал тот, усмехаясь. — И ничего они таким способом не добьются, помяни мое слово!.. Если простой народ уж очень разойдется, все Снейсы и Гаки отрекутся от него. Верь бывалому человеку!

— Мне и самому интересно, — в раздумье проговорил Иоганн, — как поведут себя купцы дальше. Ну, скажем, когда добьются свободы от испанского короля и от папы…

— Так же хитро, как и до сих пор жили. Ты вот рассказал, что с детства помнишь обиды от королевских солдат и папской инквизиции. А видал ли ты обиды от своих же кровных нидерландцев?..

Иоганн промолчал.

— Ты, я вижу, парень с головой и сердцем, а настоящего места себе не найдешь. Я старик, много видал на своем веку, но и мне тоже вроде нет больше места на родной земле. А ты поищи, хорошенько поищи — ты молодой!.. Ведь находили же смелые люди новые страны за морями… Я тебя, как добрый корабль, оснастил бы в дальнее плавание. Нет у меня сына. Был — утонул далеко от родины. Нет у меня семьи, нет и дома. Лачуга есть в дюнах, недалеко от города. Пойдем туда. Я выпотрошу для тебя всю свою память, где найдется немало собранного за долгий путь… Некому мне оставить эту память в наследство… Вот я и обрадовался знакомству с тобой. Пойдем!.. Не то здесь происходит, не то… Иначе надо как-то… иначе…

Врытая, как землянка, среди серо-желтых песков лачуга старика сливалась с дюнами и была мало заметна даже в нескольких шагах.

— Вот здесь и доживаю век… — сказал старый матрос, пропуская Иоганна вперед. — Тут две ступеньки вниз, не споткнись. А впрочем, это не жизнь: оступишься — поднимешься…

«Пожалуй, бедняга Лиар жил не лучше!» — оглядывая земляные стены, подумал Иоганн.

— А чем же ты питаешься?..

— Рыбой. И воды — сколько хочешь.

— Одно другого стоит!..

— Что? — не понял старик.

Иоганн объяснил, что знает мастера-ткача «Золотые руки» в Брюсселе.

— У него, говоришь, руки золотые? Да и у меня, думаю, были не деревянные, — тряхнул седыми прядями старик. — Был я сначала простым рыбаком, но никто не нагружал так своего невода. Мальчишкой еще один, без отца, уходил далеко в море. Ни летних бурь, ни осенних штормов, ни черта с дьяволом не боялся. Женился. Захотелось получше зарабатывать. Нанялся сперва на один рейс. Помню, в Данциг за хлебом, а туда сельдь везли из Амстердама… Домой вернулся с грошами в кармане. Закабалился уже на непрерывный… [31] Непрерывный рейс состоял из нескольких рейсов дальнего плавания, без захода в отечественные порты. Несколько месяцев без молодой жены, без первенца-сына протосковал в чужих землях. Поначалу, впрочем, любопытно было. Чего только не повидал! А пригляделся — одна и та же неправда всюду: грабеж, обман, насилия, несправедливость. Вернулся наконец домой, и опять — не богачом, а с такими же грошами. Опять нанялся… А знаешь ли, какие матросские гроши? За один рейс пятимесячного плавания — каких-нибудь восемь гульденов. Это ведь меньше, чем на сукновальне простой валяльщик вырабатывал. А семья что есть будет? Подумай, мало ли времени суда во льдах простоят. Значит, и там жизнь дрянь и тут дрянь!..

Иоганн слушал, как слушал когда-то уроки в гаарлемской школе. Но учили его теперь не книги, а сама жизнь устами старого человека, потерявшего все и не приобретшего ничего, кроме горьких воспоминаний о беспрерывном труде, опасностях, недоедании, потерях… Каким глупым казался себе Иоганн со своими неопределенными мечтами о помощи родине! Кому собирался он помогать? Снейсам, Гакам, Янсзонам с их консисториями? Или вот таким, как матрос или брюссельский ткач и антверпенский кузнец? И как помогать?.. Этому не научит и сидящий рядом старик. Надо самому искать. «Ведь находили же смелые люди новые страны за морями!» Но сначала они многому, верно, учились, многое узнавали. И Иоганн жадно слушал, стараясь впитать в себя каждую мелочь из долгой жизни мидделбургского моряка.