Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

— Что — Роттердам?

Горящие глаза на бледном лице, растрепанные волосы, зловещий шепот помимо воли заставляли слушать. Кранкгофт торопливо говорил:

— Испанский адмирал Боссю после взятия гёзами Брилле схитрил. Он боялся потерять Роттердам. Он, как и Ромеро теперь, попросил у роттердамского магистрата права только провести свое войско…

— Опять завел свою волынку безумный!.. Душу всем надрывает… Когда уж это было с Роттердамом?..

Лицо Ламберзоона стало серьезным. Он обнял учителя и усадил в уголок под хорами. Но Кранкгофт продолжал:

— Магистрат Роттердама согласился, как и мы, как и мы теперь… но с условием, что в городские ворота будет впущено не больше одного отряда. Боссю собственной рукой подписал это условие и приложил к нему королевскую печать… — Кранкгофт с трудом перевел хриплое дыхание. — Но едва впустили первый отряд, в ворота ворвались остальные. Роттердамцы не ждали обмана и не приготовились. Давя и топча мирных людей, испанская конница ворвалась в город и… Дальше вы знаете сами, что было… Мало осталось в живых, чтобы рассказать о «честности испанского адмирала»…

Кранкгофт откинулся, веки его устало опустились.

Бургомистр добродушно улыбнулся:

— Бедняга был бы прав, да у Нардена, не в пример несчастному Роттердаму, заботливые жены. Они на славу накормили пришельцев. И, как говорится: «Сытый желудок — доброе сердце!..» Кому охота вредить рукам, жарившим такие вкусные куропатки и варившим такое пенистое пиво?..

Крутом заулыбались.

— Ромеро остался очень доволен обедом, которым его угостила жена сенатора Геррита… — добавил бургомистр.

— Я их видел сейчас, — объявил регент Вульфсхаген. — Они ходят чуть ли не в обнимку по площади и беседуют, как давнишние приятели.

— Не знаю, понравилась бы эта дружба штатгальтеру… — не открывая глаз, произнес Кранкгофт.

— Тс!.. Тс!.. Молчите!.. Разве можно сейчас вспоминать об Оранском? — возмутился регент. — Это имя — масло на огонь испанцев!..

— Дайте им уйти с миром, и мы объясним, почему впустили Ромеро, — сказал со вздохом Ламберзоон.

— Голыми руками не очень-то защитишь город!.. — не унимался регент. — А Сонуа, ставленник принца в северной Голландии, прислал нам слишком мало пороха, — больше обещаний. Хоть бы одного лишнего солдата, хоть бы один червонец или старое, поломанное орудие!.. Наши посланные вернулись от него ни с чем.

— Стыдно упрекать Сонуа! — остановил его строго Ламберзоон. — Где он мог взять солдат и оружие, когда вся страна опять порабощена?

— Неправда!.. — вскочил Кранкгофт. — Северная Голландия и Зеландия все еще твердо держатся!..

— Тише!.. Тише!.. Пастор что-то говорит.

Все обернулись, ища знакомое лицо реформатского священника Матейса Коорна. Он стоял в дверях в своей темной суконной одежде, белый как мел.

— Что случилось?

— Граждане… — прозвучал среди наступившей тишины голос Коорна, — нас обманули… Нас собрала под эти своды сама смерть… Испанцы изменили своему слову. Наши дома грабят, наших жен и дочерей позорят…

Из груди бургомистра вырвался стон. Он бросился, расталкивая всех, к выходу.

Море голов колыхнулось, и люди с воплями негодования двинулись за ним. Дальше ряды смешались, навалились на передние и смяли их.

Бургомистр один из первых увидел, как руки Матейса Коорна взметнулись в воздухе, а по лицу разлилась широкая струя крови. Ламберзоон понял, что попал со всеми в западню.

Испанцы с грохотом вломились в церковь. Они дали залп по безоружной толпе и бросились на нее с кинжалами. Резня в тесном пространстве была короткой. Через несколько минут мозаичный пол стал липким от крови. Груда тел завалила всю церковь. Здание подожгли, оставив гореть мертвых и умирающих…

Испанцы гонялись за горожанами, как охотники за дичью. Пойманных после долгих издевательств убивали.

Город подожгли со всех концов. Спасшихся от огня и дыма закалывали шпагами, других рубили топорами.

Бургомистра Ламберзоона до утра пытали, чтобы добиться выдачи несуществующих сокровищ.

Гортензиуса почему-то пощадили. Его оставили на пороге сгоревшего дома, шепчущего бессвязно и глухо:

— Они дали рыцарское слово, Гена… Рыцарское слово… А ты не поверила, глупая, и повесилась на чердаке… Рыцарское слово не помогло и Мартину… Он был такой большой и полный, наш добряк Мартин… Да… Они оставили мне на память сердце сына… А где она, наша мать?.. Где Таннекен?.. Где постреленок Пьеркин?.. Эй, Таннекен, готовы ли твои пирожки с дроздами?..

Старый кот Тирль с подпаленной шерстью боязливо шмыгнул мимо хозяина и спрятался за черными, обуглившимися бревнами дома. Обезображенный, истерзанный труп хохотушки Таннекен лежал головой вниз в колодце.

Снег шел и таял на горячей от пожарища земле.

Иоганн вышел на палубу своего корвета и оглянулся.

Белесоватая мгла, густая, точно войлок, окутывала небо и лиман. Туманными тенями казались соседние корабли. Солнце, повисшее над мачтами, напоминало яичный желток в молоке. Оно одно и указывало на время дня. Звуки, едва успев родиться, сразу же глохли в снежных сугробах. Плотный пар от дыхания вился у губ. Белыми фестонами спускалось с рей кружево инея. Небывалый завороженный призрачный час!..

Бездействие угнетало. Небольшая эскадра гёзов замерзла вблизи Амстердама, где, как стервятник, притаился герцог Альба. Остаток жизни отдал бы Иоганн, если бы смог захватить, подобно Брилле, этот важнейший оплот врагов в Голландии. Но неожиданный мороз разом сковал воды лимана, и эскадра, сжатая льдами, неподвижно лежала в снегах, словно разбитая параличом.

Иоганн бродил по палубе, осматривал пушки, проверял вахту, спускался в каюту, расталкивал угрюмо сидевшего там Рустама и снова шел наверх. Томительное бездействие!.. Оторванность от всего мира!.. Что там происходит, на родных берегах?.. Уже много дней на кораблях ничего не слышали о движении врага. От Оранского тоже не было известий. Иоганн знал, что южные провинции все в руках испанцев. Он знал, что после падения Монса и бегства в Перонн Оранский больше не надеялся на помощь владетельных друзей. Распустив остаток армии, принц отправился в Голландию, в верный его делу Энкхёйзен. От двадцатитысячного войска при нем осталось всего семьдесят всадников. Он приехал в Голландию и, посещая город за городом, совещался с магистратами и горожанами. Тонкий, изощренный ум этого политика искал новых путей борьбы. Одно из таких совещаний происходило в Гарлеме.

У Иоганна сжималось сердце, когда он думал о Гарлеме — своей второй родине. Там была его семья. Живы ли они все?.. Сочиняет ли маэстро по-прежнему вдохновенные гимны?.. Не забыла ли его госпожа Бруммель?.. Сам он вспоминал их последний разговор слово в слова. Воспоминание согревало его, как ласка. Не вышла ли замуж рассудительная Эльфрида?.. И стала ли степеннее с годами пылкая девочка Ирма?.. Как забавно просила она его не уходить в те последние милые Святки, когда у них гостили Гортензиусы! А как они?.. Какой стала застенчивая Гена?.. Что добродушный сластена Мартин?.. Чудесные, памятные дни!