Александр Коротков - Поверженный ангел [Исторический роман]

Первое время синьор Алессандро не появлялся на виа дель Порчеллана, дожидаясь, когда Матильде попривыкнет к своему новому положению. Потом как-то заглянул невзначай, будто только затем, чтобы узнать, каково живется его подопечной на новом месте. Вскоре он зашел еще раз, с игрушкой для Марии, потом зачастил чуть не каждый день, всегда принося с собой то какое-нибудь лакомство, то подарок для Матильде. Мало-помалу между ними установились дружеские, почти нежные отношения. Матильде без друзей и знакомых было на новом месте если и не так тоскливо, как в старом доме на Гибеллинской улице, то все же не слишком весело, и она каждый раз искренне радовалась приходу любезного, умного собеседника. Ей льстило его внимание, его восхищение ее красотой, они подолгу беседовали о всякой всячине и только об одном ни разу не обмолвились ни словом — о судьбе несчастного Чекко. Это и радовало и тревожило синьора Алессандро. «Неужели она так скоро забыла мужа? — спрашивал он себя. — Или я ей действительно нравлюсь?..»

Дни шли за днями, и чем дальше, тем он все больше склонялся к последнему предположению. Чтобы покончить с сомнениями и приблизить минуту своего торжества, он под конец решил первым коснуться этого больного вопроса. Однако, прежде чем сообщить Матильде печальную весть, он посетил подеста и имел с ним долгую и откровенную беседу, по сути дела и определившую судьбу ни в чем не повинного сиенца, которого решено было навсегда заточить в подземной тюрьме Стинке.

Матильде приняла новость без слез, может быть, потому, что уже подготовила себя к ней, а возможно, из привычней осторожности, ибо в то трудное время, пронизанное всеобщим страхом, не принято было во всеуслышание жалеть тех, кого объявили врагом святой матери-церкви и Флорентийской коммуны. Вечер прошел тихо, Матильде часто задумывалась и словно забывала о присутствии синьора Алессандро, чему тот нисколько не удивлялся, полагая, что так оно и должно быть. Прощаясь с Матильде, он долго стоял молча, сжимая в ладонях ее послушные руки, и удовлетворенно улыбнулся про себя, когда почувствовал, как они ответили ему чуть слышным, нежным пожатием. Если бы он знал тогда, что это была последняя ее ласка!..

На другой день, когда солнце уже задело за крыши домов, к синьору Алессандро прибежала вдова, у которой он поселил Матильде. Глотая от волнения слова и тараща свои круглые глазки, она объявила, что с синьорой нехорошо. Утром, как пробили терцу, она вышла из дому, не сказавшись, а вернулась лишь много после полудня, как показалось вдове, сама не своя. Не переодевшись, стала ходить по комнате будто потерянная и обедать не захотела и даже на дочку накричала, чтобы та не приставала.

— А потом утихла, — торопливо продолжала вдова. — Ну, думаю, слава тебе господи, унялась. Вдруг глядь — входит и девочку ведет. Посиди, говорит, с ней, я прилягу. А потом тихонько так коробок на стол ставит. Вот, говорит, возьми и схорони, если что такое случится, не бросай Марию. Вам хватит. А приданое ее в монастыре Сан Сальви… Ну, я, конечно, ладно, ладно, а самой чудно: что, мол, такое может случиться? Как ушла она, я коробок-то открыла — а там деньги! Ужас сколько, и все золото. Ну, тут я прямо к вашей милости, потому, думаю, не к добру это…

Последних слов женщины синьор Алессандро не слышал. Выбежав из комнаты, он как безумный помчался к виа дель Порчеллана.

Матильде полулежала на постели. Синьор Алессандро не узнал ее, так страшно она переменилась. Глаза и щеки ее ввалились, бескровное лицо посинело, почерневшие губы жадно ловили воздух.

— Что ты наделала? — воскликнул синьор Алессандро, бросаясь к постели. — Боже, Матильде, что ты наделала?

Матильде открыла глаза, и на ее лице, искаженном болью, появилось выражение ужаса и отвращения.

— Не подходи! — крикнула она. — Не трогай меня! Зачем ты здесь?

В ее крике было столько ненависти, что синьор Алессандро невольно остановился.

— Уходи, дай умереть… — прошептала Матильде.

— Что ты сделала? Что ты выпила? — беспомощно топчась на месте, бормотал синьор Алессандро. — Зачем? Господи, зачем? Я же люблю тебя, мы были бы счастливы!..

Внезапно с нечеловеческим усилием Матильде приподнялась на постели. Грудь ее судорожно вздымалась, как от рыданий.

— Зверь! — хрипло крикнула она. — Счастливы?.. С тобой? Зверь! Я все знаю… Ты погубил Чекко… Вчера у подеста… вы говорили… Я все знаю! Вас слышали… — Она закашлялась. — Я клялась перед богом… Чекко… А ты… ты сатана… искуситель… Ты хотел обманом… Но господь… уберег меня… О мадонна!

Она упала навзничь, скорчилась в судороге и застонала жалобно, тоненько, как ребенок. Этот стон ожег синьора Алессандро, будто удар хлыстом. Он бросился к дверям и столкнулся с запыхавшейся вдовой.

— Лекаря! — крикнул он. — Беги! Скорее!

Врача привели, когда Матильде уже отходила. Чтобы не видеть ее страшных мук, синьор Алессандро ушел из комнаты и, будто пьяный, побрел следом за вдовой на ее половину. Взглянув на его помертвевшее лицо, женщина суетливо побежала к сундуку, стоявшему в переднем углу, под распятием, и извлекла из его недр флягу с виноградной водкой.

— Присядьте, ваша милость, — проговорила она, наполнив кружку. — Выпейте. На вас лица нет.

Синьор Алессандро взял кружку и выпил мутноватую жидкость, не чувствуя вкуса и даже не понимая хорошенько, что делает.

— Девочку, Марию, приведешь ко мне, — сказал он.

— Слушаю, ваша милость, — угодливо кивнув, ответила вдова. — А что с коробком-то делать?

Синьор Алессандро взял со стола шкатулку, ту самую, что Чекко вместе с женой зарыл во дворе дома Андреа Вальдекки, открыл ее и увидел золотые флорины. «Не меньше пятисот», — машинально подумал он, закрыл крышку и, зажав шкатулку в руке, направился к двери. Он уже ступил через порог, как вдруг, словно передумав, вернулся назад, бросил шкатулку на стол и быстро вышел из комнаты. Едва стихли его шаги, вдова схватила шкатулку, метнулась к своему сундуку, спрятала ее на самое дно, потом подошла к столу и дрожащей рукой наполнила кружку, из которой только что пил синьор Алессандро…

— Дай вам бог здоровья, ваша милость, — пробормотала она и, по привычке понюхав содержимое кружки, выпила ее всю, до последней капли.