Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Она повернулась.

– Вам, видно, жарко, – просто сказала она. – Я дам вам воды.

Он помялся перед ответом:

– Благодарю.

Привязав лошадь к дереву, он снова присоединился к ней. Ему было любопытно, как он полагал, поближе познакомиться с фермой, где она коротала дни.

Их не было видно из соседней хижины, когда они пересекали заросли падуба. Ворота в ограде из падуба же открывались в маленький двор. Хижина была слева, амбар – справа. У амбара виднелась куча нарезанного папоротника-орляка, похожая на миниатюрный стог сена. Женщина на миг скрылась в хижине, затем вышла с деревянной кружкой и кувшином воды. Она налила воду в кружку, поставила кувшин на землю и, не сказав ни слова, вернулась в дом.

Он выпил. Потом снова наполнил кружку. Вода была восхитительно прохладной. Хуторская вода, подобно той, что струилась в многочисленных лесных ручьях, отличалась свежим терпким привкусом папоротника. Женщина вернулась не сразу, но он решил, что будет невежливо уехать, не поблагодарив, а потому остался ждать.

Когда она вышла, он увидел, что она умылась. Холодная вода уже уменьшила красноту отметины на лице. Волосы причесаны, платье слегка приспущено так, что обнажился верх груди. Видимо, когда она умывалась, решил он.

– Надеюсь, тебе лучше.

– Да. – Ее темно-синие глаза, как показалось Адаму, задумчиво изучали его, затем она чуть улыбнулась. – Вам нужно взглянуть на мою живность, – сказала она. – Я очень горжусь ею.

И он последовал за ней, внимательный, как рыцарь к леди, когда она повела его по своим владениям.

Она не спешила. Накормила цыплят и сообщила ему их прозвища. Затем они осмотрели свиней. Кошка только что окотилась, они должным образом восхитились котятами.

Но сверх всего прочего он восхищался женщиной, которая его вела. Адама поразило, сколь успешно восстановила она самообладание. Ее лицо было спокойно, она выглядела освеженной. Когда она называла цыплят, на ее губах играла чуть ироническая улыбка. Прозвища показались столь удачными – одно или два были довольно остроумны, – что он спросил, сама ли она их выдумала.

– Да. – Она взглянула на него искоса. – Муж уходит в поле. Я даю имена цыплятам. – Она чуть повела плечами, и он подумал о сцене в поле, свидетелем которой стал. – Такова моя жизнь, – просто сказала она.

Брат Адам испытал не только восхищение, но и нежность. Ему хотелось взять ее под свое крыло; он топтался рядом, следя за всем, что она делала. Как грациозно она двигалась! Раньше он этого не осознавал. Хотя и крепкого сложения, она была легка на подъем и очаровательно покачивалась на ходу. Раз или два, когда приседала, чтобы приласкать животных, он отмечал тугую линию бедер и прелестные изгибы тела. Когда она, почти встав на цыпочки, тянулась за яблоком и на нее падал солнечный свет, он видел безупречные очертания ее грудей.

Над ним стояло жаркое дневное солнце. Среди слабых дворовых запахов он уловил аромат жимолости. Было странно: в ее присутствии ныне все – животные, яблоня, даже синее небо – вдруг стало реальнее, более настоящим, чем всегда.

– Идемте, – позвала она. – Надо навестить еще одно создание. Оно в амбаре. – И устремилась за кучу, распространявшую в воздухе запах папоротника-орляка.

Он пошел за ней, но у двери амбара она, вместо того чтобы войти, остановилась и посмотрела на него:

– Боюсь, вам будет скучно.

– Нет, – опешил он. – Мне ничуть не скучно.

– Да полно, – улыбнулась она. – Ферма не может вас сильно интересовать.

– В детстве, – ответил он, – я жил на ферме. Какое-то время.

Это была чистая правда. Его отец был купцом, но часть его детства прошла у дяди на ферме.

– Ладно-ладно. – Она, похоже, развеселилась. – Фермерский мальчик. Однажды давным-давно жил да был… – Она издала мягкий смешок. – Очень, очень давно. – Затем потянулась и ласково дотронулась до его щеки. – Идемте.

Когда эта мысль сформировалась в ее голове? Мэри и сама не знала толком. На пустоши, когда красавец-монах спас ее, как рыцарь спасает от беды придворную даму? Или дело было в успокаивающей поступи лошади, в ощущении близости его сильных рук?

Да. Наверное, тогда. Или, вернее, не совсем точно тогда… Возможно, когда они ехали по лесной тропе и она думала: никто нас не видит. Деревня, золовка, даже брат – никто не знает, что она проезжает рядом в обществе этого чужака. О да, ее сердце так и колотилось.

И если она не была уверена в своих желаниях до возвращения, то уже точно поняла их, когда умыла лицо. Щиплющий холод воды на лбу и щеках; она одернула платье, и несколько капель упали ей на грудь; она задохнулась и слегка вздрогнула. И видела через полуоткрытую дверь его, ждущего ее возвращения.

Они вместе вошли в амбар. Создание, упомянутое Мэри, было не из фермерского поголовья. Пройдя в угол и опустившись на колени, Мэри показала ему маленький ящик, набитый соломой:

– Я нашла его два дня назад.

Это был черный дрозд со сломанным крылом. Мэри спасла его и наложила крошечную шину, а теперь держала в амбаре до полной поправки.

– Кошке сюда не пробраться, – сказала она.

Брат Адам опустился на колени рядом с ней и, когда она ласково погладила птицу, сделал то же, так что их руки слегка соприкоснулись.

Она не смотрела на монаха. Она лишь сознавала его присутствие.

Странно: до сегодняшнего дня он был для нее почти духом. Кем-то недосягаемым, выше ее, запретным, защищенным его обетами и огражденным от женских прикосновений. И все же теперь она знала, что он ничем не отличается от других мужчин.

И досягаем. Она знала, что это так. Ей подсказал инстинкт. Хотя муж мог унижать ее, в ее власти было привлечь, заполучить этого мужчину, бесконечно превосходящего беднягу Тома Фурзи.

Внезапно ее переполнило желание. Она, скромная Мэри с фермы, обладала властью – здесь и сейчас – превратить невинного монаха в мужчину. Это было захватывающее, пьянящее ощущение.

– Смотрите. – Она приподняла птичье крыло, чтобы он подался вперед и потрогал.

Когда он это сделал, она полуобернулась, так что ее груди скользнули по его груди. Она медленно поднялась и шагнула за его спину. Ее нога коснулась его руки. Затем она повернулась к двери амбара, которая была чуть приоткрыта, и замерла, глядя на яркий солнечный свет. Сердце стучало чаще.

На миг она подумала о муже. Но только на миг. Том Фурзи не ценил ее. Она больше ничего не была ему должна. Она выкинула его из головы.

Мэри осознавала лившийся на нее солнечный свет, покалывание в грудях и трепет, который, казалось, распространялся по всему телу вниз, как стыдливый румянец. Она закрыла дверь амбара и обернулась.

– Не хочу, чтобы кошка прокралась, – улыбнулась она и спокойно направилась к нему.