Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Александр постоял перед иконой, перекрестился на темный суровый лик Богоматери и словно бы по наитию оглянулся на воду. Черная вода как будто крутилась водоворотом. Мало того, она текла вспять…

Он не испугался. Два дня подряд дул сильный западный ветер, с моря гнал волну, обещая повышение уровня воды. Александр отдал еще вчера все необходимые распоряжения — следить за уровнем воды, крепко принайтовить стоящие в гавани суда, а самым тяжелым выйти в море, дабы не пострадать от столкновений…

Вода все прибывала, и он поспешил во дворец. Когда он прибыл, вода уже растекалась по мостовым, опоздавшие коляски проезжали, взбивая брызги воды, словно стеклянные крылья, прохожие торопились вернуться домой, приготовить все к сильному наводнению.

Но сколько бы ни готовились люди, река не дала им сделать все необходимое. Волны с моря шли сплошной полосой, заливая набережные, сталкивая лодочки и суда, унося за собой деревья и вырванные с корнем кустарники.

Ни одной минуты не сидел Александр без дела — он отдавал распоряжения, следил за вздувшейся, словно беременной страхом и бедой рекой, то и дело выходил на ботике или просто в лодке на другой берег Невы и следил, следил за тем, что делала стихия с жалкими усилиями людей. Мешки с землей, камни, толстенные бревна, уложенные на набережных, она легко, играючи сносила, крутила в водовороте. Поплыли по реке целые дома, снесенные на Петербургской стороне — стороне нищеты и бедности, плыли крыши, и все это крутилось и вертелось в хаосе воды…

Александр смотрел с балкона на разбушевавшуюся черную воду, усыпанную обломками, деревьями, телами первых погибших, и со страхом думал, что лишь из-за одного него наслал Господь бедствие на столицу страны. И хоть и понимал, что время от времени сильные наводнения потрясают северную столицу, но искал и искал в душе своей вины…

Гроза и буря были таковы, что не видно было неба, чернота воды слилась с чернотой неба, хотя на дворе стоял день, дождь бил и хлестал по стеклам с такой силой, что не выдерживали даже рамы — осколки стекла сыпались на ковры, а треснувшие рамы прогибались под напором ветра…

Он велел на всех перекрестках зажечь костры, но дождь и ветер гасили их, а если и зажигалось дерево, то огонь и дым не были в состоянии рассеять непроглядную мглу…

Пушечные выстрелы, размеренно бухавшие над городом, усиливали страх и тревогу…

Ветер с корнем вырывал деревья, и они безобразно топорщились в небо своими узловатыми корнями, а потом ныряли в очередной водоворот и с силой бились в борта судов и в причалы гавани.

А западный ветер все тянул и тащил с Балтийского моря гигантские волны. Они сталкивались с текущей к морю водой и взмывали ввысь громадными смерчами и водяными столбами.

Ревя и завывая, вода подступала к погостам, и скоро поплыли по воде не только сорванные кресты, но и полусгнившие гробы с останками трупов. И все это крутилось и вертелось в смерче водоворотов…

Город оборонялся от стихии как только мог. Солдаты и моряки укрепляли берега и набережные мешками с песком, землей, камнями, но река как будто смеялась над бесплодными усилиями людей. И многочисленные утопленники то и дело выныривали из воды рядом с покореженными мостовыми и разрушенными берегами, словно напоминая людям, сколь бессильны они перед стихией…

Тысячи людей утонули, большинство домов в городе были разрушены, устояли лишь каменные, хорошо укрепленные дворцы знати, высилась по-прежнему Петропавловская крепость, просверкивая сквозь черноту бури золотым своим шпилем, да золотился в черном небе купол собора, рядом с которым сверкала игла Адмиралтейства.

Растекалась вода на полу Зимнего дворца, собираясь в лужи, и скоро воды здесь было по пояс.

Ударила очередная волна, вышибла двери парадного входа, и Александр увидел в крутящейся массе воды большой полусгнивший деревянный крест, вплывавший в двери. Он поднимался и опускался на гребне воды и словно грозил из своей черноты живым. Стершиеся вырезанные неумелым деревенским художником надписи на кресте резко выделяли только несколько букв. Хорошо сохранилась буква А, большая, кривоватая, да буква Р, слегка покосившаяся на сторону.

Александр стоял бледный, с трясущимися руками. Словно бы само Проведение посылало ему этот символ смерти…

Через три дня люди увидели наконец солнце. Словно оборвался ветер, и стали видны разрушения, принесенные городу водной стихией.

Александр на лодке объезжал столицу…

И снова и снова приходили ему на ум мысли — отречься, уйти, если Бог так указывает на его грехи, если посылает одно за другим знамения, а он не слышит или не хочет прислушиваться к этому грозному голосу…

Но как уйти?

Прокричать на весь мир об отречении? И жить царственным монахом, как Карл Пятый, окружив себя комфортом и слугами, и играть в этом царственно-мистическом спектакле главную роль? Или купить домик в Крыму и остаток дней провести в цветущем саду вместе с Елизаветой, лживой, капризной кривлякой, сдерживая себя на каждом шагу от ее манерных визгливых воздыханий?

Нет, если уходить, то так, чтобы не знал никто, чтобы мир забыл о существовании такого человека, бывшего когда-то царем. Уйти старцем с посохом за плечами? И просить милостыню у своих обездоленных рабов? Ему, самому богатому монарху в мире?

Что за недостойная комедия, фарс…

Как уйти, как покаяться, как спасти свою бессмертную душу?

Есть еще один долг — перед женой. Она неизлечимо больна, и осталось ей жить совсем недолго.

Он призвал врачей. В один голос они сказали ему, что ей необходимо лечение, прежде всего воздух. Юг Франции, Крым, юг России.

Он вспомнил, каким неприятным, унылым и тоскливым показался ему Таганрог. Ветры, снежные заносы, стужи, песок и пыль. Но это юг, это Азовское море, морской воздух. Ей будет легче, а ему надобно, чтобы такой малонаселенный город скрыл его от людей, от всего мира. Теперь, когда он понял, что не пользуется больше благоволением Господа, он почувствовал себя вправе уйти. Нет больше благословения Божия над ним и Россией, и пусть молодые, полные силы пойдут на этот тяжкий крест — царствование. А он уйдет, не потому, что предает задачи, возложенные на него свыше, а потому, что больше не соответствует выбору Господа…

Он сказал императрице, что оставляет за ней выбор места ее лечения.

— Только в России, — твердо сказала она. — А место, город ты выберешь сам…

1 сентября он выехал из Петербурга. Через два дня должна была тронуться в путь и Елизавета Алексеевна. Он отменил смотр Второй армии, назначенный на осень в Белой Церкви, что показалось весьма странным всем его придворным — никто так не любил парады и смотры, как Александр. Князю Волконскому он поручил сопровождать императрицу, а сам уехал готовить все, чтобы в пути не испытывала она никаких неудобств. Свита его настолько крохотная, что это опять поразило весь двор, — только начальник главного штаба генерал-адмирал барон Дибич, лейб-медик Виллие и доктор Тарасов, вагенмейстер полковник Саломка, четыре обер-офицера да прислуга.