Зинаида Чиркова - Звезда печального счастья

Догорали дымные костры, сжигавшие мундиры осужденных, дымили и чадили, заволакивая весь Кронверкский вал, и среди дыма стояла виселица, ждущая своей жертвы…

— Я не могу, — внезапно сказала Наталья Дмитриевна, — поехали домой, мне дурно, я не могу видеть эти столбы…

Впоследствии им рассказывали, что пятеро приговоренных к казни были повешены, но трое сорвались, получили раны и ушибы. И Наталья Дмитриевна вспоминала высокую черную фигуру Рылеевой и с ужасом думала, что не смогла бы выстоять все это время и увидеть, как муж дергается в петле…

Всю ночь металась она в жару, ей все представлялись дымные костры и перекладина пустой виселицы…

Внезапно очутилась она на коленях среди других осужденных, и к ней подошел Евгений Александрович Головин, дядя по родной тетке. Хохоча, он стащил с нее одежду, но она видела, что вместе с одеждой он содрал с нее ее кожу и бросил в дымный костер. Ее кожный покров задымился, закоробился, пробились сквозь прозрачность кожи дымные синие струйки огня, и вот уже почернело тело все, запылало огнем. А у Евгения Александровича появились на лбу рога, высовываясь сквозь густую поросль волос, а лицо вытянулось и превратилось в подобие свиной морды.

— Ты думала, что можно безнаказанно нарушать обеты? — хохотала эта свиная морда, а кончик внезапно отросшего хвоста увивался вокруг его разверстой пасти. — Ты обещала себя Богу, а отдала генералу, и не будет тебе прощения ни на этом, ни на том свете…

Весь его шитый золотом мундир превратился вдруг в густую и косматую шерсть, а на ногах вместо сапог появились длинные корявые копыта.

В ужасе закричала Наталья Дмитриевна. Вся боль от сжигавшейся кожи обуяла ее, она кричала и кричала, не зная, как спасти себя, куда деваться от этой хохочущей свиной морды, от этих грозно наступавших на ее обнаженное ободранное тело корявых копыт…

— Наташенька, деточка моя, проснись, — трясла ее за плечо Матрена.

Наталья Дмитриевна открыла глаза, вся еще во власти ужасного сна. Матрена в ночной юбке стояла над ней.

— Проснись, испей кваску, — шептала верная нянюшка.

Наталья Дмитриевна поднялась, вся еще дрожа от ужасных видений, выпила поданный квас.

— Ничего, ничего, Петровна, — проговорила она, — это только сон, это только сон…

Матрена присела к ней на постель, говорила какие-то слова, прижимала к объемистой груди голову Натальи, крестила ее.

— Голубушка ты моя, — шептала она, — где ж справиться с такой бедой…

Наталья Дмитриевна встала, походила по комнате. Она страшилась лечь, чтобы снова не увидеть свиную морду Головина и его отросший хвост и корявые лошадиные копыта вместо шпор на ногах. Сон ее так явственно стоял перед ее внутренним взором, что вся она дрожала от пережитого ужаса.

В эту ночь она не ложилась больше. И долго еще, много месяцев подряд все снилась и снилась ей Кронверкская площадка, этот гласис, где производилась казнь, виделась пустая перекладина виселицы, ждущей свои жертвы…

Нервное потрясение оказалось так велико, что к ней Анастасия Якушкина пригласила доктора. Он прописал какие-то настои из трав для успокоения нервов. Но постель страшила Наталью Дмитриевну, и она чаще всего могла прикорнуть где-нибудь в кресле, подремать несколько минут, снова увидеть всю казнь с ее сожженной содранной заживо кожей и снова принималась ходить, не в силах избавиться от своих видений.

Однако надо было приниматься за хлопоты. Царский двор отъехал в Москву на коронацию, надо было успеть приготовить все бумаги, испросить высочайшее повеление на разрешение ехать в Сибирь за мужем, надо было встретить Михаила Александровича где-нибудь на станции после Москвы, передать ему деньги и теплые вещи, которые он не захватил и которых было еще недостаточно для суровой зимы в дальней Сибири.

И она вместе с Якушкиной хлопотала и бегала по начальству, едва успевая приглядеть за детьми, брошенными на Матрену и Катерину Федоровну, свояченицу Ивана Александровича. Дел хватало…

Несчастье сближает людей больше, чем радость. И Наталья Дмитриевна очень сошлась и с Якушкиной, узнала и княгиню Трубецкую, хлопотавшую также о разрешении уехать за мужем в Сибирь, но особенно полюбила жизнерадостную, неунывающую ни в каких обстоятельствах Полину Гебль и удивлялась ее неистощимой веселости.

С удовольствием слушала она ее рассказы о том, как удалось ей получить разрешение на отъезд в Сибирь к жениху Василию Петровичу Анненкову. Она вспоминала свои визиты к матери этого блестящего кавалергарда, вспоминала тот эгоизм и нежелание удручать себя никакими заботами и невзгодами и понимала, что мать ничем не поможет сыну, как не помогала она никогда и никому…

Полина не скрывала своей связи с Анненковым. Всего за полгода до Сенатского восстания она познакомилась с блестящим офицером и сначала не отвечала на все его внимательные и настойчивые ухаживания. Но судьба словно бы сводила их. Как-то так случалось, что, где бы ни появлялась Полина, она неотступно видела молящие и любящие глаза офицера. Она прекрасно понимала, что ее положение не позволяет ей надеяться на брак с наследником огромного состояния Анненковым — после смертельной дуэли брата своего Григория Василий Петрович был единственным обладателем огромного состояния. Однако из этого состояния мать не давала ему ни копейки — упорно твердила, что только после ее смерти он получит наследство. И блестящий кавалергард был принужден жить в стесненном положении, а потому и редко появлялся в свете.

Полина часто видела, как жизнь сурово карала ее приятельницу и соотечественницу — та родила несколько детей от русского богатого офицера, но замуж за него так и не вышла — положение его не позволяло жениться на иностранке, да притом бедной. Она часто предостерегала Полину:

— Берегитесь, душа моя, вы молоды и хороши, много соблазну ожидает вас, а мужчины русские так лукавы и так изменчивы…

Иван Александрович настойчиво предлагал Полине обвенчаться с ним, но она знала, что мать его была известна как женщина в высшей степени надменная, гордая и совершенно бессердечная, и потому соглашалась на брак, если он предварительно выхлопочет у своей матери на это согласие.

Конечно, он не получил согласия да и сам боялся решения судьбы от своей матери, и потому решил промолчать…

На ярмарку в Пензе Полина приехала с модным магазином Диманси, где она работала продавщицей, а Иван Александрович прибыл сюда же, имея поручение отобрать лошадей для кавалергардского полка. Ему выделили много денег для этой цели, и шулеры-игроки сговорились играть с ним и выиграть все, что с ним было. Полина случайно услышала это и решилась помешать злостному предприятию. Она до глубокой ночи продержала Анненкова у себя и только потом открыла ему причину, по которой так кокетливо заставляла его быть у нее. С тех пор Иван Александрович все свои казенные деньги в большом портфеле оставлял у Полины…