Сергей Реутов - Легенды бандитской Одессы

Не имея ни рисунков, ни образца, мастер из Одессы принялся за работу, которую, по мнению выдающихся ученых, просто невозможно было выполнить. Через день Рухомовский по памяти повторил часть рисунка тиары. Кроме того, он назвал состав металла, из которого тиара была изготовлена.

Сказать, что это был шок, — значит, ничего не сказать. Высоколобые академики были просто уничтожены. Париж потешался над их самоуверенной надменностью. Публика рукоплескала Рухомовскому, выставившему знаменитых ученых дураками и невежами.

Конечно, имени заказчика Рухомовский полиции не назвал. А сам он перед правосудием был чист — ведь он просто создал по заказу некое золотое изделие и никому ничего не продавал. Да и оплата работы была совсем невелика — всего 1800 рублей.

Фон Штерн, несмотря на весь свой ум, так и не понял, что Шепсель Гохман сделал его не только посмешищем, описавшим подделку как подлинный артефакт, но и своим подельником, настоящим фармазоном…

Мы уже не раз повторяли, что Одесса — город по-своему совершенно уникальный. Дело не в том, что у нее неповторимая архитектура, не в том, что это город двунадесяти языков, и даже не в том, что это также и город удивительной свободы, никогда не знавший рабства. Одесса удивительна уже тем, что она многих иноземцев принимает как собственных детей и делает одесситами, где бы они ни родились. Например, Ольга фон Штейн увидела свет на севере империи (по одной из версий); Шейндля-Сура Соломониак, уже известная нам как Сонька Золотая Ручка, родилась в крохотном местечке Варшавской губернии. А Петр Кирьяков родился в Варшаве.

О жизни этого человека известно не так много, вернее, не так много есть о нем подтвержденных сведений. За полторы сотни лет молва, разумеется, немало приукрасила биографию этого человека, который, в общем, не нуждался ни в публичности, ни в особой славе.

Давайте же вдохнем пряный морской воздух прекрасной Южной Пальмиры и выйдем в самый центр города, на перекрестье улиц Большой Арнаутской и Ришельевской, где в 1875 году снял апартаменты некий Петр Петрович Кирьяков, инженер-мелиоратор из Варшавы. Молодой человек имел приятную внешность и интеллигентные манеры, но особенно не выделялся — мало ли в приличном южном городе можно найти приличных, не поймите превратно, мужчин… Прошло несколько месяцев, прежде чем господина Кирьякова стали узнавать в театре и салонах. Инженер-мелиоратор неторопливо вливался в жизнь города, выполнял заказы частных, как сказали бы сейчас, сельскохозяйственных фирм.

Уважаемый господин особых знакомств не заводил, хотя с дамами общался, и с неизменным обоюдным удовольствием. Говорили, что он закончил университет в далекой и прекрасной Варшаве. Поговаривали и о том, что в его жилах течет дворянская кровь, и, может быть, не просто дворянская, а даже княжеская. Господина Кирьякова ценили за спокойное самоуважение и отменный музыкальный вкус — он не пропускал ни одной премьеры, а заезжим оперным примам дарил немалые букеты и свое внимание. Возможно, уже тогда он пытался, говоря языком современным, создать себе «второй аэродром». Но речь об этом мы вести не станем — дела сердечные не есть предмет нашего рассказа.

Итак, господин Кирьяков обживается и обзаводится если не друзьями, то приятелями. Ходит в театр, посещает книжные магазины и завязывает приятные знакомства в букинистической лавочке на углу Малой Арнаутской, у достойнейшего Осипа Шмулевича. Ведет жизнь ничем не примечательного человека. О своем детстве особо не распространяется. Говорит только, что с малых лет им владели две страсти — музыка и механизмы. Отец потратил немало времени и денег, чтобы скрипка в руках мальчика не казалась пыточным инструментом. И ему это удалось. Особенно любил Петр Петрович пьесы Паганини. Он обладал абсолютным музыкальным слухом, но, как все мальчишки, был не прочь и поозорничать. Однако и озорство у него было непростое — любовь к механизмам впервые проявилась в том, что он разобрал до винтика отцовский брегет. Отец рассердился и наказал маленького механика: Пете пришлось тысячу раз написать «Я не буду ломать чужие вещи». После этого отец запер его в огромном шкафу, который закрывался снаружи на длинный проволочный крючок. Но чего стоило мальчику после брегета вскрыть какой-то старый шкаф?

Кирьякову-младшему прочили музыкальную карьеру, но он поступил в Варшавский университет и стал инженером — профессия весьма престижная в век нарастающей индустриализации, к тому же сулящая неплохой доход. На последнем курсе Петр узнал, что родовое имение отобрано банком и продано с молотка. Не выдержав позора разорения и травли кредиторов, Кирьяков-старший пустил себе пулю в висок. Смерть отца дала Петру образ врага на всю жизнь — кредитора, банкира.

Через несколько месяцев после приезда Кирьякова Одессу поражает настоящая эпидемия чрезвычайно дерзких краж. Полиция не выходит на след неуловимой шайки, не помогают ни информаторы, ни допросы с пристрастием.

К концу XIX века Одесса уже превратилась в один из крупнейших банковских центров империи. В городе в этот период функционировало более тридцати торгово-кредитных учреждений, большинство из которых располагалось в районе престижной улицы Ришельевской. Ее можно с уверенностью назвать одесской Уолл-стрит. Тридцать учреждений на город с населением около четырехсот тысяч… Изрядно, согласитесь. В городе было много банков и увеселительных заведений, но хватало также полицейских и филеров. Однако тайна банковских краж так и оставалась тайной.

Прошло совсем немного времени, и город вновь был потрясен, на этот раз ограблением крупного одесского предпринимателя Ш. Он был известен с одной стороны как жуир, а с другой — как человек, прямо-таки помешанный на безопасности. Однажды вечером за бокалом испанского хереса он похвастался приятелям, что приобрел новейший сейф модной английской фирмы.

— Какими бы ни были неизвестные грабители, готов держать пари, что моя ласточка им не дастся. — Ш. погладил железный бок сейфа, украшенный виньетками, и отхлебнул из бокала.

На следующее утро об этих словах и о новом приобретении уже говорили все — от проституток с Канавы до гимназистов на Александровской. В питейных заведениях принимались ставки в пользу неведомого похитителя, до которого, конечно, слова Ш. дошли так же быстро.

Предприниматель, разумеется, не ошибся. Он рассчитывал, что реакция неведомого грабителя последует незамедлительно — так и произошло. Кто бы сомневался: какой-то наглый финансист против неизвестного или неизвестных, которые не так давно оставили с носом знаменитую кондитершу! Мало того что обчистили ее сейф, еще и оставили наглейшую записку: «Это вам к утреннему кофею», присовокупив к ней аппетитный эклер. Кондитерша и правда была особа пышная, и даже с избытком, но зачем же так вести себя с дамами?