Александр Чиненков - Форпост в степи

— И теперь разбираешься с бунтовщиками ты.

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Много их в Оренбург понагнали? — подводя черту, спросил губернатор.

— Много, — ответил Неронов.

— Мест в тюрьме хватило?

— Нет. Кого не поместили, от вашего имени рассадили по лавкам Гостиного и Менового дворов.

— Ах, да, — вспомнил губернатор, — я действительно подписывал такое распоряжение. Так чего им ожидать?

— Видите ли, должно же как–то наказываться человеческое упрямство, — улыбнулся полковник. — Особой строгости проявлять не велено, но меры будут приняты соответствующие.

— Ладно. Как вы устроились?

— Ничего. Думал, хуже будет!

* * *

Полковник Неронов уселся за стол в тюремном дворике и крикнул приставу:

— Давай, подводи по одному.

Первым подошел угрюмый казак, вид которого говорил, что он покорен, но пока еще не сломлен. Неронов нахмурил брови и сжал кулаки:

— Как звать, сволочь?

— Дык Ивашка я… Ивашка Ковшов я.

— Почему против государыни бунтуешь, вор? — крикнул полковник.

Видимо, давность минувших событий несколько подействовала на мыслительный процесс туповатого казака, и он, пожав плечами, промолчал.

— На площадь в Яицке зачем ходил? — продолжал допытываться Неронов.

— Дык, почитай все зараз ходили. И иконы в церкви брали, за то каюсь, твое высокородие!

— Только за это? — удивился полковник.

— А за что ж еще? — не меньше его удивился казак.

Неронов вскочил, подошел к казаку и ухватил его за густые волосы:

— Генерала Траубенберга бил?

— А кто его знает, — стиснул зубы казак. — Лупили кого–то. А генерал он или нет, ей–богу, не ведаю!

— Приведите Коровина! — крикнул полковник, не отпуская казака и продолжая пристально глядеть в его бегающие глаза.

Привели Коровина и поставили рядом с Ковшовым. Удлиненное лицо казака хранило какое–то сонное, тупое выражение. Потускневшие глаза смотрели в землю.

— Этот бунтовщик бил генерала? — спросил Неронов у Коровина.

— Может, и он… А может, и не он…

Коровин посмотрел на Ивана Ковшова. Было видно, что он узнал его и улыбнулся беззубым ртом, но улыбка тут же сменилась жалкой гримасой страха.

— Так ты его узнаешь? — спросил полковник.

— Узнал, — вздохнул Коровин и снова опустил глаза в землю.

Неронов приказал увести Коровина и вновь «навалился» вопросами на Ковшова:

— Ну?

— А я что? — ухмыльнулся казак. — Я ж говорю, что лупцевал офицера какого–то. А генерал он или урядник — ни сном ни духом не ведаю. Народу–то тьма было, и все лупили его.

Ковшов не таясь рассказал об избиении, которому был свидетелем и участником одновременно. Конечно, главным виновником он себя не выставлял. Неронову стало ясно, что ничего интересного он от казака не узнает.

— Куда пошли потом?

— Куда мы пошли? — переспросил казак.

Руки его заметно затряслись, он быстро сунул их под мышки. Ковшов не был хитер, не умел лгать, но тем не менее и он разобрался, какая опасность таится в этом вопросе для него.

— Пошли туда, куда и все зараз пошагали, — еле выдавил он из себя.

— Кто именно и куда пошел?

— Все, кто был.

— Тогда перечисли, кто был!

Казак поднял на Неронова широко раскрытые, полные недоумения глаза.

— Ваше высокородие, вы же зараз обещанье дали. Ежели правду скажу, живой останусь? Вы же…

Полковник размахнулся, но не ударил:

— Хочешь, сейчас в рыло твое бородатое заеду? Ты, гад, пока еще мне ни правды, ни полуправды не сказал. Говорить будешь?

Он поднес кулак Ковшову под нос:

— Видел?

— Когда войско на нас пошло, все зараз супротив грудью встали. — Казак запнулся и тяжело задышал, как после долгого бега. — А когда войско разбежалось, мы всех зараз лупить стали, — проговорил он, еще

больше бледнея. — Генерала того у избы словили. И все его зараз лупцевали чем ни попадя. А я… а я лишь пнул разок сапогом легонько.

Ковшов заплакал. Либо он не рисковал прибавить к своим показаниям еще что–то, либо сейчас говорил правду.

— А потом что?

— Когда отлупили всех, кто попался, так и разошлись зараз кто куда.

— Увести, — приказал Неронов. — Ведите следующего!

Казаки, словно сговорившись, твердили одно и то же. Вскоре

допросы порядком утомили полковника. Наконец к столу подвели крепко связанного Кирпичникова. Охранник подтолкнул его к столу ружейным прикладом. Казак двигался лениво и был, по обыкновению, настроен вызывающе, даже насмешливо.

— Что, опять лыко да мочало? — с едкой ухмылочкой спросил он.

— Заткнись. — Неронов сел за стол и сцепил в замок пальцы. — Сегодня я буду спрашивать только то, о чем очень хочу знать, скотина!

— Хочется, да перехочется, — рассмеялся Кирпичников. — Тебе уже столько наболтали, что я ничего нового тебе не обскажу!

— Тут я решаю, что слушать, а не ты, — осадил его полковник. — Ты отвечай на вопросы, а не болтай, чего захочется!

— А ты на меня не ори! — взорвался Кирпичников. — Я казак вольный…

— А ну, врежь ему, — посмотрел Неронов на охранника.

Солдат понимающе кивнул и двинул прикладом Кирпичникову

промеж лопаток. Казак охнул и невольно грохнулся на колени перед столом, за которым сидел, многообещающе улыбаясь, полковник.

— Ну что? — спросил он казака. — Ты подтвердишь слова других казаков, уже раскаявшихся?

— Предатели, предатели! — в злобном отчаянии прошипел пленник. Неронов покачал головой.

— Да, ваша карта бита. Лучше говори всю правду, собака.

Кирпичников скрипнул зубами. Глаза его сузились.

— Это ты взбунтовал казаков? — резко спросил полковник.

Казак втянул голову в плечи, опустил глаза. Он молчал.

— Не хочешь — не говори, — усмехнулся Неронов. — Про тебя уже все столько сказали, что для смертного приговора вполне достаточно. Я лично накину петлю на твою шею! Если у тебя в башке

остались еще мозги, а не навоз, то должен понимать, что я не награды раздавать сюда из Петербурга приехал!

— А что, ежели сознаюсь, то жизнь сохранишь? — нахмурился Кирпичников, и по его голосу полковник безошибочно понял, что казак сломлен и начинает торговаться.

— Обещаю! Но ты мне за это скажешь, кто еще мутит казаков яицких…

В апреле 1771 года в Оренбурге поселилась загадочная женщина. Ее красота имела сокрушительную силу, и все мужчины безумно влюблялись в незнакомку. Томные карие глаза, полные неги и страсти, обладали таинственным магнетизмом. Даже волевых, сильных мужчин ее взгляд делал послушными игрушками.

Незнакомка носила французскую фамилию де Шаруэ, а звали ее Жаклин.

Проживала госпожа де Шаруэ в гостинице со слугой — японцем Нагой. Наглый здоровяк никого не подпускал к своей госпоже и всегда находился рядом с Жаклин.