Александр Чиненков - Форпост в степи

— Нет.

— Позвольте спросить — почему?

— Потому что наши казаки — люди смирные и законобоязненные.

— Но вы тоже не больно–то жалуете их «волей»? Да и поборы мало уступают яицким.

— Это ваши жалкие домыслы, милейший.

— Я уезжаю, а вы остаетесь, — улыбнулся полковник и протянул копии документов. — И молите Бога, чтобы не оказаться в шкуре ныне покойного генерала Траубенберга.

Неронов учтиво поклонился и вышел за дверь.

— Этот мерзавец меня оскорбил! — воскликнул Иван Андреевич, выпучив глаза. — Но ничего, я сейчас сам отпишу в Петербург относительно его чертовой комиссии.

* * *

Капитан Барков вышел из кабинета губернатора. Иван Андреевич бесцеремонно оскорбил честь и достоинство своего адъютанта. Его оскорбил человек, в чьей неуравновешенности он не сомневался.

До предстоящей встречи с Безликим оставалось еще довольно много времени. А потому капитан Барков решил напиться. На него редко нападала подобного рода блажь, но сегодня как раз и накатило.

Капитан зашел в кабак и занял пустующий столик в углу заведения. Кабак быстро заполнялся людьми. Когда, приняв изрядную дозу, Барков собрался уходить, за его столик подсели поручик Еремин и казачий урядник Фролов.

— Вот те раз, — радостно воскликнул Еремин, — сам адъютант губернатора в этом аду! Кто бы мог подумать?!

— А он что, не человек, что ль, — ухмыльнулся урядник. — Порой так накатит, что до смерти нажраться хочется, прости господи.

Обзаведясь собутыльниками, Барков пожал плечами, посмотрел с тоской в сторону двери, и веселье продолжилось.

Когда они опорожнили третью бутылку, Фролов извлек откуда–то еще фляжку водки. Но, как ни странно, языки выпивох ничуть не отяжелели. Темы разговоров становились все слаще и упоительнее.

Барков быстро закрыл глаза и сразу же их раскрыл, чтобы наполнить зрение дымом прокуренного помещения, грязной серостью стен, накрывающих столы скатертей. Вот так! Теперь он здесь, и существует лишь то, что он видит.

О губернаторе он вспоминать не хотел. Уж лучше изрядно напиться. Водка, однако, уже кончилась. Урядник Прокоп Фролов потряс над стаканом опустевшей фляжкой и пьяно ухмыльнулся:

— Кажись, все до донышка дожрали, господа хорошие.

— Хозяин! А ну поди сюда! — Еремин попытался встать, чтобы придать своему приказу больший вес, но это ему не удалось.

Зато хозяин все понял: щелкнул пальцами, и услужливый официант спешно поднес требуемую бутылку водки.

— Разтудыт твою мать! — пьяно выругался Еремин, дождавшись, когда урядник отойдет, чтобы справить малую нужду. — Я хочу кое- что тебе сказать. Теперь, когда мы тут одни. Ведь я совсем не такой, как раньше, но когда пробудешь в этом захолустье подольше, сам поймешь. Если бы я имел связи в Петербурге, ноги бы моей здесь не было! Я тут усыхаю… А душе простор требуется!

Поручик еще что–то пробормотал себе под нос и пьяно ухмыльнулся:

— А ты чего сюда приперся? Что, некому было словечко замолвить?

Он покачал недоверчиво головой и закончил, не дожидаясь ответа на свои бессвязные вопросы:

— А теперь я хочу спать. Помоги мне добраться до дома.

В это время у столика появился хозяин кабака с громилой огромного роста. Хозяин понимающе посмотрел на пьяного поручика и кивнул громиле:

— Пантелей, помоги его благородию!

Пантелей бережно взял Еремина на руки и осторожно, как засыпающего ребенка, понес его к выходу.

Скоро вернулся урядник Фролов. Он был уже до того пьян, что отсутствие поручика даже не заметил. Казак вылил в себя содержимое стакана и посмотрел на Баркова стеклянными глазами:

— А ты что? Ждешь отдельного приглашения? — И, взяв недопитый поручиком стакан, протянул капитану. — На–ка вот… хлопни за здравие…

Барков протянул ему корку хлеба. Урядник сунул ее в рот и стал жевать. Проглотив корку, Фролов выпучил на Баркова пьяные глаза и слюнявым ртом спросил:

— Ты меня знаешь?

Барков утвердительно кивнул, хотя сидевшего перед собой человека видел впервые в жизни.

— Фролов я, Прокоп Силантьевич, — двинул себя кулаком в грудь казак. — Берлинский урядник. Да меня все вокруг знают да почитают.

— Сколько тебе годков стукнуло, Прокоп Силантьевич? — спросил Барков, подливая в стакан урядника водку.

— Господь даст, скоро пять десятков стукнет, — ответил урядник, поставив локти на стол. — Пять десятков отмерил, а что видал? Эх–хе…

— Ну, что–нибудь да видал, — улыбнулся Барков.

— Фигу я зрил за службу государеву! — казак свел пальцами фигу и занес ее над столом: — У нас только барчуки живут как люди. А мы…

— Что, так худо живется? — спросил капитан.

— А ты думал! — урядник грохнул кулаком по столу и, не обращая внимания на присутствующих, громко продолжил: — Все зараз прахом идет. Кругом одни поборы! Ты думаешь, яицкие казаки от хорошей жизни бунт подняли? А вот ежели наши за сабли возьмутся…

Фролов выпил, занюхал рукавом и продолжил:

— Казаки наши — что порох! Поднеси огоньку — и бах. В Илеке был, в Сакмарске… Много где был я. И везде, скажу тебе, благородие, бляха муха, на пределе…

Урядник ткнулся лицом в тарелку с квашеной капустой и захрапел. Барков встал и подозвал хозяина.

— Захаживайте, господин офицер, — залебезил хозяин заведения, получая деньги. — Всегда у нас рады людям государевым!

— Премного благодарен.

Барков натянул на руки перчатки и вышел из кабака. До назначенной встречи оставалось совсем немного времени. Он быстрым шагом дошел до Урала. Тут из–за кустов его окликнул Безликий:

— Я здесь, Александр Васильевич!

— Отлично!

— Ну, что нового? — спросил Барков, сгорая от нетерпения.

— Новостей пруд пруди, — ответил Безликий.

— А именно?

— Француженка Жаклин именно та особа, которую мы так долго и старательно ищем!

— Значит, не промахнулись, — довольно улыбнулся капитан, мгновенно протрезвев.

— В самую точку угодили, Александр Васильевич. Но она виновна не только в том, за что мы ее ищем.

— Даже так?

— Именно. В этом городе «наша» особа осела с куда более грязными помыслами, чем те поступки, которыми она уже успела вдоволь усладить свою черную душу!

Как только забрезжил рассвет, Ляля пошла в лес за грибами. Она находила их всегда. Даже в зимнюю стужу, когда кругом в лесу снег, грибы будто специально поджидали ее: беленькие шампиньоны в теплой влажной земле, а опята на пеньках — стоят себе, желтенькие, на черных ножках, и мороз им не страшен.

Собирать грибы ее научила Серафима. Была ранняя осень, деревья стояли нарядные, под ногами шуршали листья, пахло свежестью. Ляля увидела под осиной, в зеленой травке, как на картинке, дружную семейку белых в темных шляпках толстячков. С тех пор девушка влюбилась в грибы. В свободное время стала ходить с Серафимой в лес, если поблизости останавливался их табор.