Александр Чиненков - Форпост в степи

— Ну да ладно, — улыбнулся Комлев. — Не чужие, чай. Со–чтемся.

Как сраженный пулей, Лука присел на траву и закрыл лицо руками.

— Да будя тебе, — тронул его за плечо Егор. — Я скошу поляну в липняке, а сено то вы заберете.

— А тебе что дома не сидится? — спросил его Лука. — Покос же только завтра зачинать будут.

— Да так, — уклончиво ответил Егор. — Ездил к Мариуле, чтоб кузнеца проведать, вот от нее и сюда заглянул.

— Ну и как он?

— Худо! Без памяти совсем. Кровушки зараз много потерял. Цыганка эта молодая от него ни на шаг не отходит. Обещала принародно скоро на ноги его поставить! Цыгана в лесу сцапали давеча, — продолжил он. — Хитрый бестия. Христом Богом клянется, что не стрелял в Архипа.

— И что? Дознались кто, ежели не он?

По дрожащему голосу Луки, по словам, процеженным сквозь стиснутые зубы, можно было догадаться, как все в нем напряглось.

— Цыган сознался, что ль? — тем же тоном спросил он.

— Нет.

— Вот сволочь!

— Еще какая, — вздохнул одобрительно Комлев. — Этот пес знаешь, что болтает? Будто казак молодой стрелял в кузнеца. Во как! Христом клянется, что сам его видел.

— Брешет.

— И я эдак полагаю. Но он сказал, что зараз узнает стрелявшего!

Лука был так потрясен услышанным, что побледнел и с трудом

удержал подступившую тошноту.

А Комлев продолжал разглагольствовать, не замечая перемен, происходящих с юношей:

— Никто не поверил его брехне. Но атаман велел всех казаков к полудню у церкви зараз собрать. Цыган обличать прилюдно будет!

— Вот гнида, — тихо прошептал Лука.

Но Комлев его услышал.

— Еще какая гнида–то! — ухмыльнулся он. — Цыган, чтоб в петле не подохнуть, на кого хочешь сейчас указать могет. Об том и атаману казаки обсказали. Все одно собрать всех велел. Атаман сказал, что тот, на кого цыган укажет, зараз будет икону целовать, чтоб правоту свою подтвердить. Вот для тово я за тобой и приехал.

— Ляля, люба моя…

Ее рука предостерегающе поднялась, а ласковые черные глаза с грустью и легкой укоризной посмотрели на кузнеца. Архипу сразу стало нестерпимо горько, но он не отвел глаз.

— Не надо говорить, молчи.

Все чувства кузнеца были обострены. Он словно стал всемогущим, всеведущим существом. Его зрение обострилось на столько, что он стал видеть сквозь стены. Слух обострился тоже. Уши стали улавливать щебет птиц на улице, а кожа будто ощущала тепло Лялиных рук на расстоянии. Архип видел, как она ходит по комнате, словно паря в воздухе. И он позавидовал черной завистью Луке, о котором, видимо, Ляля часто думала.

А Ляля в это время колдовала вокруг него. Пучки трав и склянки с настоем послушно лежали на столе перед ней, дожидаясь своего часа. Архип видел, как Ляля хмурилась, когда ее рука неуверенно замирала над одной из склянок. Ее взгляд скользил по пучкам трав, выбирая, какую из них лучше использовать для приготовления настоя.

…Когда казаки осторожно вносили Архипа в дом Мариулы, он лежал, закинув восковое лицо, его воспаленные глаза смотрели в бесконечность неба.

— Как хорошо Господу проживать в такой благодати! — проговорил он вдруг, испугав казаков. — Там, в небесах, солнышко… тепло…

— Бредит! — сказал, содрогнувшись, Федот Дорогин. — К Господу зараз собирается.

— Уже звездочки там вместо птичек, наверное, — заговорил Архип и улыбнулся, — благостно тама и легко!

Ляля смотрела на кузнеца со слезами на газах. Его страдание растрогало ее.

— Вы ступайте себе, казаки, — выпроводила мужчин Мариула. — Теперь за Архипушкой мы приглядим.

Федот и Антип стояли, нерешительно переминаясь. А кузнец все еще смотрел вверх и улыбался призрачному небу. В его ясных глазах светилась жизнь. Но казаки знали, что Архип сейчас находится между жизнью и смертью.

— Ступайте, ступайте, — повторила Мариула. — Ляля со мной останется, а вы ступайте.

Девушка молча кивнула и подошла к раненому, приняв на себя бремя забот.

Уложив Архипа на постель, казаки откланялись и ушли. А Ляля посмотрела на Мариулу:

— Кирказон нужен и исландский мох.

Девушка знала, что говорила. С помощью травы кирказон лечат гноящиеся незаживающие раны. А ирландский мох — сильнейший природный антибиотик. Слава об этой траве идет из глубины веков. Им не только лечились, но и кормили истощенных больных, считая ценным питательным средством. Израненные в боях казаки вкладывали мох в раны. И это растение спасло много жизней — раненых поили отваром, делали примочки. Даже грозный туберкулез отступал перед его силой.

Мариула быстро извлекла из сундука требуемые травы и передала их Ляле. Девушка отложила кирказон в сторону и взяла мох. Она положила одну ложку растения в пиалу, залила ее кипятком и посмотрела на Мариулу:

— Пусть постоит, пока остынет, а потом напоим Архипа.

— Пущай постоит, дочка, — уважительно посмотрела на девушку Мариула. — Мы его, сердешного, уже скоренько на ноги поставим. Напоим в ночь, а наутро будет бодреньким, как дитятко новорожденное.

Пока Мариула готовила настой, Ляля сняла с себя нательный крест, положила его на пересохшие губы раненого, склонилась над ним и прошептала на цыганском несколько фраз. После этого она переложила крест на грудь раненого и, шепча себе под нос какие–то заклинания, закрыла глаза.

— Как же его угораздило, дочка? — спросила Мариула, ставя на стол пиалу с дымящимся отваром.

— Пока не знаю, — ответила девушка.

Она посмотрела на Архипа. Его глаза затуманились.

Женщины осторожно стянули с раненого пропитанную кровью и превратившуюся в корку рубаху, а взамен натянули на него чистую. Потом цыганка направилась к двери, оставив Мариулу у раненого.

— Ты куда это, дочка? — крикнула ей вдогонку Мариула.

— В лес. Подсоблю казакам злодея сыскать.

— Что ж, думаешь, без тебя они не справятся?

— Справятся, — вздохнула Ляля и открыла дверь. — Боюсь только, чтобы они не убили Вайду прежде, чем дознаются, насколько он виновен.

Когда девушка ушла, Мариула подошла к раненому.

— Господи, разве я одна справлюсь? — покачала она с сомнением головой. — Старая я становлюсь, и силушка уже не та!

Женщина посмотрела на иконы и перекрестилась:

— Подсоби мне, Господи.

Не зная, чем себя занять, Мариула взяла пиалу с настоем и поднесла к изможденному лицу кузнеца.

Затрачивая невероятные усилия, болезненно морщась, он сделал несколько глотков. Когда Мариула убрала пиалу, Архип нашел в себе силы улыбнуться и спросил:

— Ты видала сегодня небеса? Мне чудится, что я вижу там кого–то!

— Видишь… видишь, касатик! — согласилась Мариула.

Глядя на кузнеца, она невольно удивлялась. Архип дышал с трудом, губы потрескались от жара, но он не бредил.