Абрам Каган - Преступление и совесть

— Вы иностранец? — спросила она однажды у Мифле.

— Да. Я, собственно говоря, давно в России… — он доверительно посмотрел на Веру. — Мой дядя, богатый негоциант, еще мальчиком привез меня в Россию. Сам он потом вернулся в Париж, а меня оставил у своего русского друга в Санкт-Петербурге. И с тех пор… — Мифле запнулся, подыскивая слова для сочиненной им истории. — Так я и остался в Санкт-Петербурге, а затем приехал сюда, в Киев… — Он подумал немного и продолжал: — Я всегда чувствовал, что только в Киеве встречу такую красавицу, как вы…

— Чем вы занимаетесь? — Вера слегка склонила голову набок.

Он мечтательно отвернул лицо.

— Тот же дядюшка-негоциант посылает мне время от времени из Парижа…

— Живете праздной, спокойной жизнью? — с невольной завистью вырвалось у Веры.

— О мадам! — Мифле схватил ее руку и стал целовать.

Сколько потом было встреч! Не сосчитать…

…Но все давно минуло. Зачем же теперь, после того, как она порвала с ним, он ворошит старое, требует встречи?

А ветер монотонно бьет в окна. Широко открыв глаза, Вера лежала в постели. То ли ветер ей мешал в эту июньскую ночь, то ли от предстоящей встречи с Мифле тоскливо замирало сердце… Собственно говоря, увидеть-то он ее не сможет… Как искусно она это проделала!

Поднялся с постели Женька, беспокойно ворочавшийся с боку на бок.

— Почему не спишь? — Вера кинулась к сыну.

Женя опять уснул, однако продолжал ворочаться и вскрикивать во сне. Когда мальчик так тревожен, ей становится страшно.

Заботливо укрыв сына, она вернулась на свою постель. А ветер неистовствует, рвет все кругом, заходится в диком свисте, хлещет дождем и безжалостно хлопает ставнями, словно вот-вот ворвется в дом. Чего же хочет от нее этот Мифле?..

Снова ворочается мальчик. До слуха Веры долетают слова: «Андрюша, не ходи к моей матери…»

Мать соскочила с постели, босая подошла к Жене. Мальчик сидел на кровати с закрытыми глазами. Вера пощупала лоб — холодный пот увлажнил ей руки. Она попыталась успокоить сына, но материнские слова не доходили до его сознания.

А дождь все так же хлещет. То ли ей показалось, то ли действительно лопнуло стекло… Но никто не проснулся. Муж, как всегда, спит крепко, рот его полуоткрыт. Хоть влей в него ведро воды — все равно не проснется! Храп мужа сливается со стенаниями Женьки. Все это гнетуще действует на нервы. К черту все! Она готова немедленно выскочить из дома и побежать к французу, только бы скорее узнать наконец, что ему нужно!

Светает… Ветер разгоняет предутреннюю синеву. Через щели в ставнях пробивается свет и рассыпается странными пятнами по потолку — кажется, будто протянулась рука, а вот чья-то взлохмаченная голова…

Что, собственно, так гнетет и терзает ее? Ведь, вообще-то говоря, она обладает твердым характером и с волей своей в ладах. Родной брат неоднократно внушал ей: «Главное, Верка, всегда строй из себя незнайку. Тебя спрашивают — не видала и не слыхала. На нет — и суда нет». А брат, он знает, что говорит. Ничего, мы еще посмотрим, кто кого.

Пора одеваться. Накинув халат, она остановилась у постели сына — мальчик тяжело дышал, уткнувшись в подушку. Вера повернула его на правый бок — дыхание как будто стало ровнее. Она осторожно поправила одеяло. Не хотелось, чтобы он теперь проснулся. И обе девочки мирно посапывали в смежной комнатушке.

Быстро сняв халат, она вышла на кухню, вымылась под краном холодной водой. Набрав воды в рот, долго полоскала горло. Надела юбку, кофту, зашнуровала ботинки на высоких каблуках, схватила пальто и выбежала из дому.

Раннее утро встретило ее дождем, обдало влажной свежестью. Вера приободрилась. Шла знакомой дорогой, твердо решив про себя, что теперь уже навсегда покончит с французом…

Дождь клонил размокшую липу, одиноко стоявшую у дома, где жил Мифле. Кругом пусто. У дверей Вера замешкалась, затем постучала. Ответа нет. Постучала еще раз. За дверью послышался звонкий голос Мифле.

И вот Вера стоит возле бывшего любовника. Нащупав стул, он просит ее сесть. К ней обращено обезображенное лицо с потухшими глазами. Только ровный нос напоминает, что это лицо недавно сияло молодостью и красотой. Тонкие губы небольшого рта и теперь еще приятны.

— Зачем ты звал меня? — спросила она.

— Садись, Верочка.

— Я уже сижу, не видишь, что ли?

Мифле понял, что она насмехается над ним. Судорожно сжал кулаки. Заметив это движение, Вера испугалась и невольно отодвинула стул.

— Сиди, сиди, — вырвалось у него.

— Я сижу, не волнуйся… Итак, зачем ты меня звал?

Брови его насупились. Видимо, то, что он готовился сказать, было для него очень важно и в то же время тягостно. Овладев собой, он произнес:

— Почему ты перестала бывать у меня?

— Хватит. Все кончено… — сказала она тихо, сжимая в руках черную плетеную сумочку.

— Может, для тебя кончено, а для меня — нет. Ты сделала меня слепым, а я скрыл твое преступление. Хотел быть великодушным… А теперь, выходит, я надоел тебе?

Чеберяк вспыхнула. Ноги ее налились свинцом, сердце судорожно забилось. Мифле явно чем-то угрожал, но чем?

— Так ты для этого меня позвал к себе?

— Нет, не для этого…

— А для чего же?

— Посиди, узнаешь. — Павел не спешил. Он вынул портсигар, тонкими пальцами достал папиросу, не торопясь закурил, медленно выпуская дым изо рта. Какая-то судорога искривила его лицо, и он до крови закусил губу.

Вера молча наблюдала за ним.

Наконец Павел сказал, отчеканивая каждое слово:

— Мне известно, что мальчика убила ты, я это знаю достоверно… А ты болтаешь повсюду, будто это сделал я.

Веру передернуло.

— Молчи! Откуда ты можешь это знать?! — закричала она. А после небольшой паузы опять истерически воскликнула: — Молчи!

Он холодно ответил:

— Я не стану молчать. Ты хочешь от меня избавиться, знаю… Боишься меня…

Вера пошарила в сумочке. Нащупав то, что искала, вынула небольшой револьвер и поднесла его к невидящим глазам Мифле.

— Что это, знаешь? — прошептала угрожающе она над его ухом.

— Нет, не знаю.

— Ты будешь молчать, понял?

— Нет, — мотнул Мифле головой и протянул к ней руку.

Побледнев, Вера отступила, рванула дверь и выскочила на улицу. Она успела еще услышать догнавшее ее за порогом ругательство.

Задыхаясь, неслась Вера Чеберяк по улице. Внезапно она остановилась и сквозь зубы процедила:

— Наглец!

В старой потрепанной курточке, из-под которой виднелась измятая рубашонка, навстречу бежал Женя.

— Мама! — крикнул он еще издали.

— Что, сынок?

— Мама, снова пришли. И снова тот…

— Кто?

— Тот, из полиции.

Вера взяла мальчика за плечи, слегка подтолкнула его.

— Беги и скажи, что не нашел меня.

Женя стоял растерянный, не двигался с места.