Абрам Каган - Преступление и совесть

Однажды, когда Бейлис был еще солдатом, на него ротному командиру пожаловался фельдфебель. Но тогда за Бейлиса вступился не один солдат, и фельдфебелю так и не удалось осуществить свой замысел. Правда, он отвел душу, влепил Менделю затрещину, но… боль прошла, как и все проходит в жизни. Зато на долгие годы сохранилась добрая память о товарищах, вступившихся за него. Бейлис всегда незыблемо верил в справедливость…

Жена пыталась уговорить его: нельзя не прислушиваться к советам друзей. Но Мендель решил твердо: никого он не будет слушаться! Мало ли — собака лает, а ветер носит…

А собак оказалось немало, был и ветер, но сил не хватало относить этот лай. Заварилась каша вокруг Менделя Бейлиса, да и не только вокруг него одного. Главный удар предназначается не тихому Менделю, старательно и честно служившему своему хозяину — владельцу кирпичного завода Зайцеву. Удар рассчитан на более крупную цель…

В полночь с двадцать первого на двадцать второе июля, когда Бейлис и его домашние уже спали, в дверь постучали. Спросонья Мендель не мог ничего разобрать:

— Послушай только, как барабанят в дверь… Кто это?

— Может, пожар…

— О чем ты говоришь, упаси бог… — Мендель уже стоял посреди комнаты.

Тем временем в дверь стали колотить чем-то тяжелым.

— Сейчас, сейчас, — отозвался Мендель, не попадая ногами в старые истоптанные шлепанцы.

— Открывай! — донесся сердитый голос.

— Кто там? — спросил Бейлис.

— Немедленно открой! — еще более настойчиво требовал тот же голос.

— Что вам угодно?

— Здесь живет Мендель Бейлис?

— Да, здесь, — ответил он и, обернувшись к жене, стоявшей подле него, прошептал: — Пришли-таки, сволочи!

— Не отворяй… что они нам сделают?

— Взломают дверь, больше ничего…

И Бейлис пошел открывать.

В дом ворвались полицейские, а за ними жандармы в зеленоватых мундирах. Проснулись дети. Испуганные, еще скованные сном, они от страха втягивали голову в плечи.

Вперед шагнул худой, среднего роста подполковник с длинными усами. Это был Николай Николаевич Кулябко — начальник Киевского охранного отделения. Ловким движением он стянул лайковую перчатку, достал из папки ордер на арест, слегка поклонился и произнес отчетливо:

— Мендель Бейлис, одевайтесь. Пойдете с нами…

— Куда вы его, господин начальник? — бросилась к нему жена Менделя.

Кулябко прищурился:

— Это уже наше дело. А вы успокойтесь, мадам!

Начальник подал знак — и полицейские приступили к обыску.

Дрожащими руками женщина застегивала пальто, которое ей помог надеть старший мальчик.

— Я пойду с тобою, Мендель, — сказала она тихо.

— Мадам, садитесь в стороне и помалкивайте! — строго оборвал ее Кулябко.

Кивком Мендель велел жене поступить так, как приказывают.

Молчать… Как можно молчать в такие страшные минуты?

— Одевайтесь, дети! — не своим голосом крикнула женщина. — Пойдете с вашим отцом.

Кулябко рассмеялся:

— Куда? Куда вы пойдете?

Кулябко взял за рукав жену Бейлиса, пододвинул ей стул и насильно усадил обезумевшую от горя женщину посреди комнаты. Дети окружили ее. Она, с широко открытыми глазами и будто онемев, наблюдала, как полицейские шарили по углам, выбрасывали грязное белье из сундука, вынимали пасхальную посуду из нижнего отделения буфета. В то же время она следила и за выражением лица ее Менделя, застывшего на одном месте. Ей казалось, будто бледные, бескровные губы мужа быстро шевелятся в молитве. Может быть, так оно и было.

— Вот, ваше благородие, — один из полицейских поднес и передал Кулябко талес [2] Талес — облачение из особого материала, надеваемое евреями перед молитвой. Менделя, лежащий в особом мешочке. — Здесь оно было упрятано, — он указал на ящик буфета. — А вот и книга — верно, священная…

— А ну давай, что это?

— Молитвенник, — ответила жена Бейлиса.

Подполковник вопросительно взглянул на Бейлиса.

— Да, молитвенник, — подтвердил тот.

— Вот это нам и надо! — обрадовался Кулябко и приказал продолжать обыск.

Чужие, нечистые руки рылись в вещах, одежде, посуде, даже в детских игрушках. Когда в доме все было перевернуто вверх дном, Кулябко повторил Бейлису приказ одеться. И как спешно тот ни одевался, жандарму все казалось, что Бейлис намеренно оттягивает время, и он подгонял арестованного. Бейлис нервничал, руки не слушались его.

На помощь пришла жена, а полицейские и жандармы зорко следили, как бы она чего-нибудь не передала мужу.

То ли от злости, то ли просто издеваясь, подполковник приказал одеваться и девятилетнему старшему сыну Бейлиса.

— Зачем это? — спросил Бейлис.

— Он пойдет с тобой, — последовал холодный ответ.

— Я не пущу его! — Мать вцепилась в мальчика. — Не слушайся их, Давидка, не ходи с ними!

Мальчик сперва ничего не понимал и не двигался с места, но тут один из полицейских нашел одежду ребенка и стал натягивать на него штанишки, затем рубашку, чулки и ботинки.

— Кепку не забудь, — с болью в сердце сказала обескураженная мать и подала ее мальчику.

Тот взял кепку обеими руками и стал рядом с подполковником.

— Пошли! — скомандовал Кулябко.

За окном шумел дождь.

Жена торопливо разыскала и передала Менделю зонтик, но Кулябко вырвал зонтик из рук арестованного и швырнул его на кучу сваленных посреди комнаты вещей.

Все вышли на темную улицу под проливной дождь.

Женщину, направившуюся вслед за мужем, втолкнули обратно в дом. Через открытую дверь в дом врывалась ночная прохлада. Шагов уже не было слышно.

Бейлиса и его сына втолкнули в подвал дома, где помещалась охранка. В углу теплился огарок догорающей свечи, которая вот-вот должна была погаснуть.

— Ну, что скажешь, Давидка? — отец прижал к себе мальчика. — Хочешь что-нибудь сказать, дитя мое?

Давидка молчал. Огарок свечи потух, но в подвале посветлело — сквозь маленькое оконце под потолком пробивалось утро.

— Видишь, папа, светает… — сказал мальчик.

«Да, светает, а мы в заточении», — подумал Бейлис.

Бейлис с сыном сидели на охапке соломы в углу подвала. Лишь теперь их начал одолевать сон. Прислонив голову к отцовскому плечу, Давидка задремал. Заснул и отец. Очнулся он от всхлипываний сына.

— Папа, меня мальчишки били за Андрюшку… — признался он, и Бейлис увидел слезы в глазах ребенка.

Неожиданно мальчик вскочил на ноги. Припав к двери, он отчаянно заколотил ногами.

— Откройте, откройте!

Отец увлек мальчика в угол, подальше от двери, прижал к груди, стараясь успокоить.

— Перестань, дитя мое, прошу тебя… — Бейлис гладил голову сына. — Крепись, не надо им видеть твоих слез…

Чем больше отец старался успокоить сына, тем сильнее он плакал. Бейлис вытирал его слезы, нашептывая на ухо: