Абрам Каган - Преступление и совесть

Чаплинский запнулся, он не запомнил отчества ее мужа.

— Не беспокойтесь о нем, ваше превосходительство. Он у меня не больно удачливый.

— Он вас обижает, Вера Владимировна?

— Не то что обижает, я не из тех, кто позволит обидеть себя или разрешит сесть на голову. Но он… Да не стоит говорить, пожалуй… — Женщина достала надушенный шелковый платочек и поднесла его к губам.

— Не волнуйтесь, Вера Владимировна.

— Да как же не волноваться, ваше превосходительство, если следят за мной на каждом шагу, прямо-таки жить не дают.

— Снова газетчик? Этот, как его, ну, из «Киевской мысли» — Брузколь-Бразульский?

— Бразуль-Брушковский, — поправила его Вера. — А откуда вам известно о нем, ваше превосходительство?

— Не думайте, что мы ничего не знаем. Мы интересуемся вами больше, чем вы можете предполагать. Священник Синкевич нам все рассказывает. Я был бы невнимательным человеком и небдительным рыцарем его императорского величества, если б не знал того, что надлежит знать. Рассказывайте, что он хочет от вас.

— Ах, ваше превосходительство, он такой наглый, ей-богу!

— Наглый? Кто?

— Бразуль. Он дал мне денег, поехал со мною в Харьков, а там свел меня с каким-то лысым господином, представившимся членом Государственной думы. И как только тот остался со мной наедине, встал на колени…

— Кто встал на колени? Бразуль или лысый господин?

— Бразуль? Да нет, лысый! Ой, что это я? Оба… — у нее заплетался язык. — Я к такому не привыкла. «Вы благородная женщина, — сказал он мне, — и хотя говорят, будто вы причастны к убийству Ющинского, я этому не верю. Мы хотим спасти вас от подозрения…»

— Так и сказал — что вы причастны к убийству Ющинского?

— Ну, это он просто так загнул, чтобы я согласилась с его предложением. Так слушайте дальше, ваше превосходительство…

— Какой подлец! Вам, Вера Владимировна, такое говорить!

— Не перебивайте. Значит, так: «Мы хотим вас…»

— Кто «мы»? — перебил ее прокурор.

— Не торопитесь, ваше превосходительство. Мы — это еврейская община.

— Киевская община?

— Он имел в виду общину всей России. Так слушайте же! «Мы, — сказал он, — дадим вам сорок тысяч рублей наличными, с тем чтобы вы взяли на себя убийство Ющинского».

— Погодите, погодите, Вера Владимировна. Сорок тысяч наличными… А что же вы должны сделать?

— Очень просто, ваше превосходительство. Должна дать им бумагу о том, что я в моем доме убила этого несчастного мальчика. Меня, конечно, сразу арестуют — да о чем говорить! Вы сами, ваше превосходительство, как только увидите мое письменное признание в убийстве Ющинского, прикажете арестовать меня. Тогда они, община, их кагал, возьмут лучших защитников, которые будут защищать меня. А потом, когда меня выручат, заготовят заграничный паспорт и вывезут меня в Америку или в Швейцарию — или еще дальше, там купят мне дом за сто тысяч рублей… Деньги, сказал тот, из Государственной думы, для них роли не играют. «Вы ведь знаете, Вера Владимировна, — сказал он, — что евреи богаты, они могут купить все церкви в России…» И я, мол, со своей семьей буду жить счастливо и беспечно по ту сторону границы, где-то у черта на куличках!

— У вас есть доказательство сказанному? — неожиданно спросил Чаплинский.

— Конечно. А как же!

— Какое же?

— Во время разговора я попросила воды напиться — в комнате воды не было. И тот, из Думы, выскочил в коридор за водой. А я тем временем расписалась на обороте портрета царя, висевшего в комнате.

— На портрете царя расписались! Великолепно!

— И на стене расписалась, в углу…

— Умница! Мы это проверим и составим протокол.

Вера Чеберяк прижала к губам платочек. Чаплинский рылся в ящике стола.

— Лысый господин, лысый… Не киевский ли это адвокат Марголин? — Чаплинский поднял глаза. — Вы когда-нибудь видели Марголина? Лысый, с жирным носом, широкоплечий, с длинными руками.

— Не видела, никогда не видела. Не знаю, — отрицательно мотала она головой. Вера была беспокойна, в груди будто что-то сжимало, мешало дышать, она отводила глаза в сторону, закрывая их платком.

— А что вы ответили на его предложение?

— Что мне отвечать? Конечно, отвергла.

— Почему же, нужно было согласиться, а мы б нашли способ, как выгородить вас из этой истории.

Чеберяк сникла.

— Сорок тысяч рублей! Да ведь это состояние, Вера Владимировна! — продолжал Чаплинский. — И у нас в руках была бы еврейская община!..

Чеберяк никак не могла совладать с собой. Она поняла, что совершила крупную ошибку… Такая сумма денег!

— А знаете что?.. — сказал прокурор голосом, не терпящим возражения. — Вы, мадам Чеберяк, пойдите к Бразулю и скажите, что принимаете предложение. Пусть вам выплатят сорок тысяч рублей. Дайте ему даже расписку. А мы, прокуратура, сделаем все, чтобы выгородить вас

— Нет, нет, — Вера явно перепугалась. — Я не хочу… Не я убила Ющинского… Ненавижу евреев с их общиной, не нужны мне их деньги!

Одна мысль неотступно преследовала ее: «Если я это сделаю, брат убьет меня за то, что выдала. Они с Рудзинским и Латышевым, как Андрюшу, зарежут меня…»

— Полноте, мне понятны ваши чувства, Вера Владимировна, — говорил тем временем Чаплинский. — Успокойтесь. Мы проверим вашу подпись на стене и на портрете в харьковской гостинице и тогда примем решение.

Прокурор записал что-то в своей записной книжке и поднялся.

— Очень хорошо, что вы ко мне пришли. Можете положиться на нас. Спите спокойно и помните, что мы всегда будем стоять на страже ваших интересов, Вера Владимировна!

Немного успокоенная его словами, Чеберяк вышла из кабинета прокурора.

Чаплинский незамедлительно написал рапорт на имя Щегловитова и специальным курьером отправил его в Петербург.

Прочитав рапорт Киевской судебной палаты, министр юстиции пришел к выводу, что некоторые лица в Киеве, не входящие в должностной аппарат департамента юстиции, сами по себе, по своей воле и инициативе, занимаются расследованием дела об убийстве Ющинского. То обстоятельство, что они пытаются докопаться до истины, к добру не приведет. Их поползновения следует решительно пресечь… На представителей прессы министр, конечно, не мог распространить свое влияние — он имел в виду прессу, где сотрудничает Бразуль-Брушковский и прочие шерлокхолмсы. Пресса, к сожалению, не находится в подчинении у Министерства юстиции. На Голубева из «Двуглавого орла» или на Замысловского из газеты «Русское знамя» и им подобных министру незачем нападать — это были его единомышленники, одних с ним убеждений. Что же касается, скажем, присяжного поверенного Марголина, которого евреи хотят сделать защитником Бейлиса, — то его министр вправе отстранить от дела. Но даже располагая такими фактами, какие сообщила Вера Чеберяк, это довольно рискованно. Подымется шум в «еврейской прессе», и, как обычно в таких случаях, добром это для Министерства юстиции не кончится… Министр уже подготовил приказ по Киевской судебной палате об исключении Марголина из состава адвокатуры, но, посоветовавшись в последний момент с кем-то сведущим, пришел к выводу, что действовать надо негласным путем — в канцеляриях ведомства юстиции не должно остаться никаких следов: он устно договорится с Чаплинским об устранении Марголина из адвокатуры, и тогда еврейский присяжный поверенный увидит защиту Бейлиса разве только во сне. Чаплинский не раз на деле доказывал свою готовность выполнить любое желание министра. Угодливый и изворотливый, он и на сей раз выполнит его волю.