Абрам Каган - Преступление и совесть

Как не поверить столь богобоязненному человеку, истово осенявшему себя крестным знамением? И нашлись такие, что совали Козаченко деньги для несчастного Бейлиса. А если у кого-либо при себе не оказывалось денег — в субботу истинно набожные евреи ничего с собою не носят, — то одалживали у соседа. Так Козаченко собрал довольно изрядную сумму.

Почувствовав, что дело пошло на лад, он достал чистый лист бумаги и попросил одного из наиболее милосердных людей взять на себя труд по сбору пожертвований для их несчастного собрата Менделя Бейлиса.

— Здесь, — тыкал Козаченко грязным ногтем в бумагу, — пусть каждый пожертвовавший поставит свое имя и фамилию и распишется.

— Хорошо, — согласился сердобольный, принимая от Козаченко бумагу. Он все сделает и за это надеется на том свете попасть прямо в рай. Помощь Менделю станет таким образом помощью всему кагалу: ведь утверждают, будто убийство совершил не один Бейлис, а все евреи города Киева. И чего только не выдумают, изверги. Они готовы и расправу учинить… пахнет погромом… Ой, пахнет! Поэтому их долг помочь, кто чем может.

Спрятав собранные деньги и оставив лист для пожертвований, Козаченко исчез.

Один из присутствующих взял у собиравшего подписной лист и, надвинув на лоб шляпу, многозначительно произнес:

— Что-то мне не нравится этот очень уж жалостливый мужичок. У меня в квартире живет сотрудник газеты «Киевская мысль», некий Исай Ходошев, надо ему показать листок. Он парень толковый, разбирается, что к чему, послушаем, что он скажет.

С этими словами человек в шляпе сунул бумагу в карман и зашагал прочь, оставив людей в нерешительности.

— Послушайте, вы, в шляпе! — крикнул ему вдогонку сердобольный. — Не забывайте, что речь идет о спасении целой общины… Что вы делаете?

— Пусть это вас не волнует, — обернувшись, ответил человек в шляпе. — Ходошев только посмотрит. Не нравится мне этот мужичонка, больно глаза у него плутовские.

…Ходошев прочитал вслух заголовок:

— «Мы, евреи киевской общины, жертвуем в пользу Менделя Бейлиса каждый по возможности и призываем всех жертвовать, кто сколько может».

Внизу было оставлено место для подписей председателя общины, секретаря и казначея.

— Неплохо организовано, нечего сказать. А работенка-то какая проведена! — улыбнулся Ходошев. — Интересно, как выглядит этот тип?

Выслушав описание Козаченко, Ходошев кивнул:

— Мне думается, не из «союзников» ли он? Боюсь, плакали денежки, что собрали доверчивые прихожане синагоги!

Ходошев решил посоветоваться с присяжным поверенным Марголиным, в котором, по слухам, видели одного из защитников Бейлиса в случае, если дело дойдет до открытого процесса.

Широко популярный в Киеве как общественный деятель и опытный адвокат, Арнольд Давидович Марголин происходил из зажиточной семьи. Отец его — очень состоятельный человек — владел несколькими собственными домами в Киеве и пароходами на Днепре. Все это было известно. Не знали только о количестве акций в различных компаниях и обществах и об акциях, находящихся в его сейфе. Шутя адвокат говорил: «Обладай я десятой долей имущества моего отца, мне незачем было бы заниматься адвокатурой».

Злые языки утверждали, что и Марголину-сыну не следовало бы жаловаться; некоторые желали своей семье столько же на год, сколько адвокат Марголин может разрешить себе проиграть в карты за один вечер в Купеческом клубе. Но стоит ли обращать внимание на досужие разговоры. Как бы там ни было, Арнольд Марголин был солидным адвокатом с обширной практикой и порядочным стажем. Как общественного деятеля его очень уважали и с ним считались. И что еще было важно — он обладал отзывчивым сердцем.

Когда Ходошев показал Марголину подписной лист, тот сразу понял, чьих рук это дело: безусловно — членов «Союза русского народа» и реакционных судебных сановников,

Марголин уже несколько недель изучал дело об убийстве Ющинского, поэтому он был особенно доволен, что Ходошев пришел к нему с этим подписным листом. Расчувствовавшись, адвокат поделился с газетным репортером своими соображениями.

— В вашей газете работает журналист Бразуль-Брушковский — вероятно, знаете его. Вам, безусловно, известно и его намерение доказать, что следы убийства Ющинского ведут к Вере Чеберяк.

— Бразуля я отлично знаю, — сказал Ходошев, — весьма порядочный человек. Мне известно, что он частным образом занимается расследованием дела об этом убийстве.

— О порядочности Бразуля говорить не приходится, — продолжил Марголин. — Недавно я как-то вместе с ним вышел из помещения нашего общества, находящегося, между прочим, в одном доме — только на другом этаже — с помещением следователя по особо важным делам. Он и ведет расследование. Бразуль показал мне на Чеберяк, вышедшую, очевидно, из кабинета Фененко. Она очень интересная женщина, знаете, цыганский тип! А глаза! Пронзительные, с каким-то колдовским огоньком, черт бы ее побрал! Бразуль связан с нею, потому что подозревает ее в соучастии в убийстве Ющинского, он хочет добиться личного ее признания. Не выпускает ее из поля зрения, часто с нею встречается. А женщина эта хитра, юлит и заметает следы… Одним словом, Бразуль делает все, чтобы вывести ее на чистую воду, но нужны факты… Интересно, что когда Фененко начал сильно нажимать на нее, доказывать ее сопричастность к убийству, она закатила истерику, обвинив Фененко в том, что он хочет скрыть от общественного мнения виновность Бейлиса. А Бразулю она просто-напросто морочит голову, хочет запутать его разговорами о бесчисленных инстанциях, а сама просто-напросто является рупором тех, кто готовит навет на наш народ. И ее новая версия с французом не что иное, как попытка отвести следствие от истины…

Приблизительно в то же время Голубев вызвал к себе в редакцию «Двуглавого орла» Веру Чеберяк.

— Не подумали ли вы, Вера Владимировна, — сказал он, — что ваше сближение с сотрудником газеты «Киевская мысль» Бразуль-Брушковским может привести к плачевным результатам?

— Почему вы так считаете, Владимир Степанович? — с нескрываемым испугом спросила она. — Эта газетная крыса думает, что убийца — Мифле.

— Что за Мифле?

— Француз, старый мой знакомый.

— Мифле… откуда он взялся?

— Да вот, выплыл, Владимир Степанович! Бразуль-Брушковский уже начинает поддаваться моим доводам и согласен поверить, что именно этот француз вместе с отчимом Андрюши, начитавшись медицинских книг…

— Погодите, — перебил ее Голубев. Не нравилась ему эта история с французом. — Послушайте, Вера Владимировна, что я вам посоветую, и это не только мой совет: поменьше якшайтесь с Бразулем. Он вас перехитрит.

— Меня? — Чеберяк встала. — Очевидно, вы плохо знаете Веру-чиновницу… — Она гордо подняла голову, сверкнув глазами. — Совсем не знаете, Голубев!