Абрам Каган - Преступление и совесть

Стало тихо. Но Женя не может уснуть. Он слышит лай собаки, ему мерещится, будто кто-то стоит за окном и барабанит палкой по стеклу. Что-то упало со стола и разбилось. «Кто там?» — раздается чей-то сердитый голос, и что-то летит в кошку, которая сбросила со стола тарелку.

До рассвета Женя ворочался в постели без сна, а рано утром мать подняла его.

— Одевайся и приведи сюда байстрюка… — прошептала она.

— Мама, я не хочу-у.

— Слушайся меня. Пойди и приведи его.

У матери волосы растрепаны, глаза воспалены. Отец косо поглядывает на нее, но вскоре уходит в почтовую контору на службу.

Женя думает о том, что он скажет своему товарищу… Ага, он скажет, что приготовил для него пистоны. Тогда Андрюшка сразу пойдет — он всегда клянчит у Жени пистоны.

В длинном кожухе и в громадных, с чужой ноги, ботинках Женя шагает через большие кучи снега. Местами, на пригорках, снег подтаял и сбегает вниз мутными ручейками. Мальчик прыгает через эти ручейки, торопясь к товарищу. Ветер приподымает длиннополый кожух. Горбясь под тяжелой одеждой, он идет к цели с тяжелым чувством.

Еще издали Женя увидел Андрюшу.

— Женя, почему так рано? — удивился Андрюша.

— Я за тобой.

— За мной?

— Тебе нужны пистоны для пистолета? — нерешительно спросил Женя.

— Пистоны мне нужны.

Андрюша остановился и попросил Женю подержать книжки и тетради, пока он поправит ремень.

— В школу идешь? — спросил Женя. — Успеешь, прежде забеги ко мне.

Увлеченные разговором, дети не заметили, как приблизились к Верхне-Юрковской улице.

Андрюша — высокий, худенький, с бледным лицом и быстрыми движениями — шагал впереди, а Женя Чеберяк — вслед за ним. Его ждет мать, мать он здорово боится…

Андрюша рад, что товарищ сам пришел за ним.

— Женька, почему же ты не захватил с собой пистоны? Мы бы сразу постреляли.

Женя улыбнулся:

— Правда… Но мама спрятала и не давала… — После паузы он потянул Андрюшу за рукав: — Идем, я знаю, где они лежат…

— А зачем тетя Вера спрятала пистоны? — удивился Андрюша.

Не глядя в лицо товарища, Женя рукой указал в пространство:

— Гляди, сколько уж растаяло снега…

И вот уже мальчики у дверей дома, где живут Чеберяки. Женя взялся за ручку, чтобы открыть дверь, но Андрюша неожиданно отвел товарища в сторону:

— А прутики, Женя? Пойдем раньше за прутиками.

— Прутики?.. — Женя задумался. — Потом.

Отскочила щеколда, и дверь отворилась. Сени у Чеберяков небольшие и полутемные. Миновав их, мальчики вошли в комнату.

Вера была недовольна.

— Где тебя носит так долго? — она дернула сына за плечо и сунула ему в руку несколько монет. — Беги в пекарню за рогаликами к чаю.

Вытолкнув мальчика в сени, она закрыла за ним дверь на два тяжелых болта.

— А ты, байстрюк, подойди сюда, — Вера стремительно подошла к Андрюше и потянула его к себе. — Тебя ожидают.

Три пары глаз тяжело воззрились на мальчика. Тот застыл у стула. Что-то вдруг навалилось на него, приглушило, и свет померк в его глазах. Только короткий вскрик вырвался из груди…

Вера Чеберяк не спеша заворачивала бездыханное тело в старый ковер.

— Какие длинные ноги! — сказала она, с трудом закрывая их ковром.

— А дальше куда его? — и все трое вопросительно посмотрели на Веру.

— Не беспокойтесь… — последовал твердый ответ.

— Порядок.

Когда в доме никого не осталось, постучали в дверь. Вера впустила Женю, в руках у которого было несколько завернутых в грубую бумагу рогаликов; он тревожно посмотрел на мать:

— А где Андрюшка?

— Не твое дело, ешь…

Разломив рогалик, мать протянула половину мальчику.

Время клонилось за полдень. Сквозь полузакрытые ставни солнце пробивалось в комнату. Нависшая тишина рассеивала и глушила яркий дневной свет.

Мертвое тело Андрюши Ющинского, завернутое в ковер, лежало под кроватью, и каждый раз, когда взгляд Веры Чеберяк невольно падал туда, сердце у нее сжималось от страха. Она злилась на дружков, которые сразу же после убийства покинули ее и укатили курьерским поездом в Москву.

Куда девать труп? Неужели она так нелепо попадется на этом деле? Сколько раз Верка-чиновница выходила сухой из воды… Как поскорее избавиться от растерзанного байстрюка, лежавшего под кроватью?

Вера вспоминает слова священника Синкевича, у которого она частенько бывала. «Дочь моя, — не раз говорил он, — такой благоверной душе, как твоя, место только у нас, в нашем союзе». Однажды она поинтересовалась, какой именно союз имеет в виду священник.

И Синкевич, один из руководителей и вдохновителей черносотенного «Союза русского народа» в Киеве, нашел нужные слова, чтобы заинтересовать Веру.

— Туда входят все истинно православные люди, — вкрадчиво заключил священник.

Он же познакомил Веру с другим, не менее деятельным, главарем черносотенцев — студентом Владимиром Голубевым.

И вот теперь Чеберяк подумала, что прежде всего следует обратиться к этому студенту. Голубев при знакомстве с нею намекнул, что если она когда-нибудь окажется в трудном положении, ей смогут оказать помощь. Что имел в виду этот студент? Может, и впрямь он как-то поможет ей? Прежде всего необходимо избавиться от трупа, который вот уже сутки под кроватью. Вскоре в дом нельзя будет войти…

Вера ходит из комнаты в комнату, нервно поправляя красивой рукой непослушные черные волосы, те падают — узел не держится, как она ни пытается скрепить его шпильками. Вера волнуется сильнее, чем когда-либо. Она не раз участвовала в «мокрых» делах, но теперь, поглядывая на свернутый под кроватью ковер, она чувствовала, как ее пробирает дрожь.

…Как ловко действовал Борис Рудзинский! А Борька-Боруха! У него министерская голова. Он так расписал тело байстрюка шилом, особенно его лицо, что Вера невольно вздрагивает. Дружки-то сейчас веселятся, гуляют в одном из московских трактиров, а ее удел — вечный страх перед расплатой. Муж на службе, детей она отослала к матери в другой конец города, а сама стережет дом…

После долгих раздумий выход наконец найден. Чеберяк быстро надела пальто, подаренное Петей после одного из удачных дел, и отправилась на поиски Кольки-матросика, бравого, веселого парня. Не одну ночку скоротала она с ним. Широкоплечий и стройный, Николай Мандзелевский умел лихо носить студенческую форму с наброшенной поверх шинелью, зимой подбитой мехом. Поди догадайся, что это один из опаснейших деятелей лукьяновского дна в Киеве…

Да, только так! Колька-матросик избавит Веру Чеберяк от поглощающего ее страха: он поможет освободиться от рокового свертка, потом уже студент Голубев что-нибудь придумает… Впрочем, она припоминает недавние слова батюшки: «Вам, христианам, необходимо беречь своих детей — близится еврейская Пасха!..» Воистину блестящая мысль. Вовремя они убрали с дороги байстрюка Андрюшку! Ведь он мог засыпать ее «малину»…