Александр Малышев - Ветры Босфора

«Соперник» пропустил в бухту «купцов». Сам, уже никого не опасающийся, все продолжал оберегать их со стороны моря. И только потом кильватерной колонной, маленькой лебединой стайкой бриг и катера втянулись в горло бухты. Чувствуя облегчение - проводка каравана закончена - Казарский оглядывал рейд. Стояло десятка два судов, большей частью военных. Вдруг - радостно перехватило дыхание - у дальнего причала увидел бриг «Меркурий». Угадал его по широкому корпусу, по мачтам с малозаметными, но давно запомнившимися подробностями-отличиями. Лейтенант поднял зрительную трубу. Борт о борт с «Меркурием» «султан»! Такой же здоровенный, как «султан» «Ганнимеда»! - трехмачтовик! На якорях вблизи катер «Сокол», яхта «Утеха». Подальше - три турецкие шебеке [20]с обгоревшими мачтами и чернотой в бортах.

И Стройников - с призами!

Четыре флага взял!

Сон разогнало. Не будет же Стройников стоять до вечера, дожидаясь, когда командир «Соперника» выспится.

Оставив старшим на корабле Шиянова, Казарский поспешил к коменданту Суджук-Кале доложиться, а потом на «Меркурий». Комендант поставил все нужные печати, рассказал:

- Знаете, Казарский, какой турки шкентель завязали капитан- лейтенанту Стройникову? Ведь на взятом «Босфоре» - турчанка! - И комендант обметнул Казарского смеющимися, возбужденными глазами. - Вот такой вот коленкор!

Казарский узнал, что турки прошли ночью незамеченными и наполовину уже разгрузились, когда отряд Стройникова обнаружил их в Круглой бухте. Стройников атаковал и с моря, и с берега, высадив часть матросов. Турчанка, сама по себе смирненькая, стояла на берегу, у коня. Однако с десяток сипахов (конников) положили за нее головы, прежде чем наши матросы схватили ее коня за уздцы. Суджук-Кале теперь с лошадьми!

Причал «Меркурия» был самым дальним. Добираться до него пришлось, прыгая по камням, по шатким доскам над непросохшими после дождя лужами. Казарский подходил, с расстояния разглядывая корабль. После обгорелых останков приза «Ганнимеда» хоть глазам не верь! «Султан» Стройникова оказался даже целее, чем предполагал Казарский. На шебеке, да, подпортило мачты. Борта пробиты. Но пробоины не страшные. На транспорте от бизань-мачты - обгоревший остов. Ют черен, пожар там был изрядный. Однако грот и фок целы. И «Босфор» мог бы до Анапы своим ходом дойти, окажись в Суджук-Кале матросы, умеющие работать с парусами. Но в гарнизоне Суджук-Кале и лишних-то солдат никогда не бывало, не то что моряков.

Вот кто усвоил уроки адмирала Ушакова, учившего бить в рангоут, в снасти корабля противника, - Стройников.

Рассказывают, и в морском корпусе Стройников был лихим гардемарином. Буйную головушку его не раз охлаждал, да так и не охладил холодный карцер. Кончив корпус, он по своей охоте вышел на Черноморский флот, куда выходили самые отчаянные из воспитанников, не боявшиеся строгой службы. Дерзкое крейсерство вблизи турецких берегов, боевые кампании, следовавшие одна за другой, завершили основательное морское воспитание Стройникова. Казарский, давно приятельствовавший со Стройниковым, знал «молитву» командира «Меркурия», с которой тот вступал в бой: «Господи! Да помоги мне, грешному, учинить гром во всю поднебесную!» Знал «заповедь» Семена Михайловича, которую тот частенько повторял с усмешечкой: «Нет орудия страшнее… страха! Пуля в одного попадет, десятерых минет. Брандскугель может сотворить пожар, может на сотворить. Страх добьет и того, кого пуля минула, и кого снаряд пожалел». И как старший, советовал младшему, Казарскому:

- Ошеломи! Оглуши! Нагони страху такого, чтоб противник с мозгов свихнулся!

Видно, это ему и теперь удалось. Турки явно сдались прежде времени. На их кораблях еще воюй и воюй.

Старший офицер «Меркурия» Скарятин деловито распоряжался плотниками, укреплявшими поврежденные в бою реи на гроте и бизани брига.

Что- то рвануло в сердце Казарского, с берега глядевшего на «Меркурий». Севастопольское адмиралтейство, судостроительная верфь, уже наметило спуск на воду нового тридцатишестипушечного фрегата «Рафаил». Два капитана -командир «Ганнимеда» и командир «Меркурия» - равно претендовали на командование фрегатом. Казарский видел, теперь шансы капитан-лейтенанта Стройникова увеличились. За кормой «Ганнимеда» не приз, - головни недогоревшего костра. Борт о борт с «Меркурием» стоит «Босфор», которому после ремонта предстоит стать хорошим транспортным судном флота российского.

Новейший «Рафаил», фрегат, о котором можно только мечтать, - вот истинный приз отважного Стройникова.

Лейтенант почувствовал, как смертельно ему надоел скрипевший и постанывающий при каждом наскоке ветра «Соперник», - словно гроб, изъеденный древоточцем, сам готовый от усталости уйти в пучину. Как надоело, выходя в очередной рейс, каждый раз сознавать, что отходивший свое бриг изнемогает в затянувшейся борьбе с волнами и ветрами. Как надоело каждый переход спать «собачьим сном» и настороженно вслушиваться в скрипы рангоута, в скрипы дряхлого корпуса, в скрипы всех сочленений. Везет Стройникову! Уйдет Семен Михайлович, уйдет на «Рафаил». Кому «Меркурий» достанется?

Построенный тоже на севастопольской верфи, «Меркурий» не был ни лучшим кораблем Черноморского флота, о котором можно было бы мечтать, как о даре судьбы, с таким пылом, с каким мечтал лейтенант, ни даже лучшим из кораблей своего класса, бригов. Двухмачтовик, предназначенный для крейсерства, разведки и посыльных нужд, «Меркурий» тяжеловат в ходу, так как сработан из прочного, но тяжеловесного крымского дуба. Южным верфям постоянно не хватало сухого корабельного леса, доставляемого из-под Архангельска. И потому мастера корабельных дел вынуждены были искать породы заменяющие. Бриг вынужденно широковат. Мастер Осьминин, строя его, обезопасил себя, дав бригу больше прочности за счет ширины. И толстяка Осьминина, и «Меркурий» офицеры, посмеиваясь, называют «толстозадыми». Но бриг и не так уж плох, когда идет в галфинд, когда ветер под прямым углом к диаметральной плоскости судна. «Меркурию» всего-ничего восемь лет. Ему плавать и плавать!

А Стройников, не видя Казарского, вел сортировку пленных.

Был он в люстриновом сюртуке, со сбитой на затылок фуражкой, взмокший, весь еще в запале отгремевшего, но не до конца пережитого боя. Не видя Казарского, - голосом звучным, красивым, «налитым», кричал с борта:

- Орлы!… Молодцы, ребята!… Что я вам говорил? Разве мы четырех «султанов» взяли? Мы четыре щепки взяли… Такие ли призы, братцы, брать еще будем! - И перегнувшись через борт: - Тихонов! Тихонов! Ты что трясешь басурмана? Он что тебе, анкерок с водкой? Не тряси ты его, а то он, турка черный, со страху белее бинта на твоей голове будет!