Михаил Коршунов - Мальчишник

— Вы должны, не откладывая, пойти в квартиру, — говорила Нина Ивановна. — И с этим вот воображением, которое важнее знаний. Квартира пуста, и она пушкинская сейчас.

Я подумал, что телефонный звонок, который я когда-то слышал в квартире, теперь никак не должен быть. Мне казалось, что он по-своему оживлял, пробуждал квартиру. Теперь, значит, все иное. Теперь настоящее пробуждение, потому что безоговорочно верил Нине Ивановне. Уж кто-кто, а Нина Ивановна, «проживающая» много лет в квартире на Мойке, понимает, что такое квартира Пушкина и когда квартира становится именно квартирой. Подлинной. И вы в этой реальности, счастливо избегающие нынешнюю реальность на необходимые вам минуты или часы.

— Мы пойдем, — сказала Вика. — Незамедлительно. — Вика, конечно, тоже безоговорочно верит Нине Ивановне, ее состоянию правды, как верю и я.

— Знаете, — говорит Нина Ивановна. — Уезжаю из Москвы с чувством, что первая квартира Пушкина получилась для меня вот в этом сейчас виде, — подчеркнула Нина Ивановна. — Именно в этом виде.

— Если это говорите вы… хозяйка его последней квартиры… — кивнул я.

Мы смотрим из нашего окна на Большое Вознесение и проглядываем путь, по которому ехали с венчания Пушкин и Наталья Николаевна. Нина Ивановна впервые у нас, и она понимает, почему Валентина Михайловна Голод хочет отсюда снять панораму города и отправить русским родственникам в Париж.

— Здесь началась ваша книга? — спросила Нина Ивановна, все еще наслаждаясь видом на Вознесение, на Тверской бульвар, на старый Арбат. — Я теперь вас понимаю.

— Началась книга в Москве, перекочевала к вам в Ленинград, — сказала Вика. — Двинулась в Крым, потом на Кавказ, потом снова в Крым, потом в Пушкинские Горы, в Пензу, в Тарханы, а потом… потом снова и снова в Ленинград. И снова в Москву, на старый Арбат.

Мы рассказываем Нине Ивановне о Елене Дмитриевне Гутор-Кологривовой, о Казачкове и Григорове, об академике Веселовском и оставленных им записях. О Наталье Сергеевне Шепелевой — у нее есть несколько подлинных гончаровских предметов. Может быть, послужат «отправной точкой» для будущих комнат Гончаровых: Нина Ивановна занята поиском вещей для экспозиции в комнатах сестер Натальи Николаевны. Рассказали и о другой нашей знакомой Ксении Любомировой из рода Гончаровых по линии старшего брата Натальи Николаевны Дмитрия Гончарова. По профессии Ксения гидролог, недавно была у нас в гостях. Конечно, беседовали о Полотняном Заводе. Она имеет вещи с Завода, фамильные. Мы, правда, не видели. Подыскивает Нина Ивановна вещи и для «интерьера Волконских»: по археологии — это парадные залы Волконских 1780 года. Они над квартирой Пушкина. В залах — остатки карнизов, пилястров, узоров, отделки стен тоже «на зеркала». Кружевные росписи вокруг «зеркал». Места, где были камины. Так что дом Волконских будет восстановлен как дом Волконских. На реставрации работают и добровольцы — приходят семьями. Работают и школьники бывшей 2-й Петербургской гимназии, а теперь школы № 232. Во дворе дома — решено уже — будет булыга. Останется скверик с банкетным кустарником, скамеечки, которые стояли всегда. Люди, как и прежде, смогут приходить к Пушкину и проводить свои белые ночи в белые ночи, как это было и прежде.

По ленинградскому телевидению прозвучало обращение к жителям города:

— Для квартиры Пушкина нужны два зеркала в рамах красного дерева не шире 70 сантиметров и не выше 160 сантиметров. Горка, этажерка в два или в три яруса и дамский секретер. Все вещи обязательно первой трети XIX века.

— Вы писали, что в квартире Ярмолинских карамзинские двери? — вспомнила Нина Ивановна.

— Да. Зарисовал их.

Достаю записную книжку. Нахожу рисунок, протягиваю Нине Ивановне. Она рисунком довольна. Умел рисовать мой отец, немного рисую и я. Мой отец рисовал Остафьево, делал этюды в Бахчисарае, Гурзуфе, Ялте, Мисхоре. Его картины и этюды висят у нас дома, те, которые сбереглись после войны.

— Дайте мне номер телефона Ярмолинских.

Вика диктует номер.

— Окна их квартиры — на Летний сад. Три окна. Крайнее — лермонтовское, — говорю я.

— Знаю эти окна, столько раз на них глядела.

— Об ангелах на Садовой, лермонтовских, тоже знаете?

— Нет.

— Два ангела в комнате у Дины Афанасьевны Васильевой. На потолке. Дина Афанасьевна линотипистка.

— А ведь подумать только… Были — не были эти ангелы… Но они сейчас есть и в доме Лермонтова, в его комнате, — говорит Нина Ивановна. — И люди с надеждой на них глядят.

— И сохраняют с надеждой, как могут.

Смотрим на Молчановку, на дом Лермонтова, на три окна в мезонине. На них нельзя не взглянуть.

— Куда вы еще хотите проникнуть?

— Куда? — Я показываю на купол Вознесения, наполовину закрытый снегом, потому что с другой половины снег сполз, съехал с купола и обнажил его зеленую покраску. — В феврале, в день венчания Пушкина, хочу проникнуть в этот храм.

— Я слышала, там какое-то специализированное учреждение.

— Хочу попытаться. Скоро там будет концертный зал.

На следующий день, как я узнал от Валентины Брониславовны, Нина Ивановна посетила музей Лермонтова. Водила ее по экспозиции сама Ленцова. Нина Ивановна была на Молчановке впервые. Рассказала мне об этом Ленцова.

Нина Ивановна прошла Пушкинской тропой, только от Пушкина к Лермонтову.

А мы с Викой побывали в интерьере пустоты.

Услышал по телефону знакомое:

— Хех-хе.

Я знал: это предвещает для нас с Викой что-то немаловажное. Оказалось, не то чтобы немаловажное, а даже очень важное: Владимир Алексеевич Казачков нашел в своих архивных завалах записи академика Степана Борисовича Веселовского. Нашел! Хех-хе…

— Все совпадает? Все верно? — не удержался, спросил я как будто бы в первый раз, когда мы с Викой были переполнены сомнениями.

— Конечно, верно, — привычно негромко и глуховато заговорил Казачков. — Таблица начинается от Радши. Десятое колено — Иван Гавриилович Пушкин, и от него — к Пушкину и к Лермонтову. Семнадцатое колено — Евдокия Федоровна Пушкина, вышедшая замуж именно за обладавшего чином капитана Ивана Боборыкина. Восемнадцатое — Анна Ивановна Боборыкина и ее муж секунд-майор Юрий Петрович Лермонтов, владелец усадьбы Измайлово, — прадед и прабабка поэта Лермонтова. А восемнадцатое колено рода Пушкиных — Лев Александрович Пушкин, подполковник артиллерии, — дед поэта Пушкина. Ну и двадцатое колено — сам Александр Сергеевич, а двадцать первое сам Михаил Юрьевич. Дядя и его десятиюродный племянник.

Я слушал Казачкова и вновь радовался: цифры, имена — все совпадает с вычерченной нами с помощью Владимира Алексеевича и проверенной Александром Александровичем Григоровым таблицей.