Вячеслав Кеворков - Каждому свое

Он готов был и дальше ёрничать по поводу пользы войны, но они вышли из машины и направились к могиле Неизвестного солдата. У основания плиты с надписью лежали цветы с национальными флажками, а дальше — темная дыра, закопченная от полыхавшего когда-то над ней Вечного огня.

Большая группа младших офицеров вермахта, преимущественно женщины, окружили могилу и бурно обсуждали то, кто хуже знает новейшую историю Европы, а, значит, ее войн. Мужчины любопытства к истории не проявляли и вовсе, куда более интересуясь как раз самими девицами, которых пытались незаметно пощипывать за разные места.

— Почему же священный огонь памяти не горит? — поинтересовалась Карин.

— Сам не знаю, — потупился шофёр. — Говорят, немецкая комендатура не поняла, что это память всем павшим солдатам и разглядела в «Вечном огне» призыв к сопротивлению, а потому и распорядилась погасить, — недовольно пробурчал он.

— Мы прогуляемся вокруг арки, а вы подождите нас здесь! — Шофер развел руками в знак разумения, сел за руль и с наслаждением стал прислушиваться к ритмичному пощелкиванию громко и старательно работающего счетчика, начислявшего франки в его пользу.

Генрих взял Карин под руку, они вместе обогнули арку, вышли на Елисейские поля и вдруг наткнулись на рекламный щит огромного размера, закрепленной между двумя столбами, расставленными на ширину бульвара. Крупные красные буквы приглашали посетить международную выставку «Большевизм против Европы» на улице Ваграм, 39. Вход — 2 франка. Для людей, слабо ориентирующихся в пространстве либо вовсе не знающих Парижа, была начертана красным по белому жирная стрела, дополнительно указывающая направление.

— Всюду пропаганда! — зло буркнула Карин и потянула Генриха назад к такси.

Шофер в ожидании пассажиров приоткрыл двери машины, откинулся на спинку сиденья и, пригреваемый лучами мягкого парижского солнца, задремал. Но, услышав приближающиеся шаги, тут же взбодрился, вышел навстречу им из машины, чтобы достойно встретить гостей.

От арки двинулись по опустевшим Елисейским полям. Навстречу попались лишь две машины и несколько велосипедистов, старавшись ехать под кронами деревьев, укрывавших их от солнца.

— Нельзя ли остановиться у какого-либо заведения, где продают воду? — осторожно поинтересовалась Карин.

— Как скажете, мадам. Если вы переносите такую минеральную воду, как «Виши», то вот вам, как вы это называете, «заведение», — и он подрулил к тротуару, остановил машину напротив огромной открытой веранды ресторана. Веранда оказалась до отказа забитой парижанами. Однако ловкий официант в белом служебном смокинге и торчавшим из заднего кармана толстым бумажником, который несколько портил его силуэт, но отнюдь не настроение, подбежал к Генриху.

— Вам два места? — на ходу поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, словно карточный шулер извлек откуда-то крошечный столик на двоих, через минуту придвинул к нему два стула, ловко разместив все это в теневой части веранды ресторана.

В следующее мгновение на столике появилась запотевшая бутылка минеральной воды «Виши» и два бокала красного вина. При этом официант с такой волшебной легкостью исполнил свой номер, что не потрудился даже назвать гостям марку вина, видимо, руководствуясь суровым принципом военного времени «Скажи спасибо за то, что дают»!

Первые ряды в зрелищных заведениях, а также на верандах, имеют ряд невероятных преимуществ. Отсюда можно наблюдать самые неожиданные перипетии в отношениях между людьми от юного до преклонного возраста.

Вот, например, в центре внимания детской толпы оказалась темноволосая девочка, владелица роскошного белого детского велосипеда. Было совершенно очевидно, что крутить педали ей совсем неинтересно, а истинное удовольствие она получает от того, что может великодушно предоставить эту возможность тем из своих сверстников, кто страстно об этом мечтает. Но только по ее выбору. Причем слово «выбор» является ключевым для понимания мотивов ее поведения.

Особой благосклонностью хозяйки пользуется симпатичный, элегантно одетый сверстник в коротких штанах, однобортном пиджаке и сорочке с ярко-красным галстуком под цвет раскрасневшихся от жары коленок. Ему, на зависть всех остальных, дозволено совершать три круга подряд. Тут же, на двух скамейках, установленных на тротуаре, собрались те, кто диктует законы парижской моды.

Одни подъезжали на каких-то непонятных трехколесных роликах, другие передвигаются в босоножках удивительной конструкции. Вместо каблука у них — пустотелый цилиндр, лежащий поперек движения. Но наибольшее впечатление производили молодые дамы у третьей скамейки, головы которых венчают удивительной конструкции шляпки. Париж никогда не страдал отсутствием изобретательности и исходил при этом из постулата: чем труднее жизнь, тем больше требуется изобретательности и таланта, чтобы выжить.

Шляпка в Париже — это отнюдь не головной убор, это — сословный признак, символ принадлежности к определенному кругу, знак престижа, залог вкуса, а также многого другого, что порой и в головы, увенчанные ими, не приходит.

Спутницами шляпок были изысканные сетчатые вуали из тончайшей ткани, помогавшие не только сдерживать натиск целой оранжереи искусственных цветов, нависавших над женским лицом. Они скрывали его мелкие несовершенства и признаки возраста, а также защищали от безжалостных лучей солнца и недобрых взглядов соперниц.

— Послушай, Генрих, у меня есть предложение: пока мы во Франции, давай говорить по-французски. Для тебя это будет хорошей практикой, а для меня — давно забытым удовольствием.

Шофер ждал гостей, прогуливаясь вокруг машины, и Генриху показалось, что за время их отсутствия лицо его заметно помрачнело, да и вся фигура говорила о какой-то озабоченности.

Как только сели в машину, счетчик механически зевнул и выставил на обозрение пассажиров весьма круглую сумму. Это его поведение и объяснило неуравновешенное душевное состояние водителя.

— В гостиницу или?

— Я бы предпочла продолжить поездку по городу, если…

Генрих сунул шоферу две солидных купюры, которые радикально изменили его настроение, приведя чуть ни к эйфории, а автомобиль, чутко угадывавший настроение хозяина, веселее закрутил колесами.

На площади Согласия повернули направо и очутились у моста. Набережная, выложенная бетонными плитами, была надежно защищена от солнечных лучей обнаженными человеческими телами. В основном, это были молодые пары, которым обилие солнечной энергии давало приток энергии эротической. Многие, поняв, что уместно было бы снизить накал страстей, спускались по крутой гранитной лесенке к воде и, окунувшись, тотчас бежали вверх в лоно прогретого солнцем бетонного уюта.