Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— Да, смерть — это неприятно. Но и без нее пока никто не обошелся. — Она вновь наполнила рюмки, сделала пару глотков и, заметно захмелев, еще глубже погрузилась в кресло. — Скажи, Карин, как ты относишься к мужчинам?

— По-разному, — с готовностью ответила Карин. — В зависимости от того, что это за человек.

— Вот, например, барон. Понравился он тебе? Могла бы ты, скажем, вступить с ним в близкие отношения?

— Зачем? Мне очень хорошо с Генрихом, мы прекрасно понимаем друг друга, нам уютно вдвоем и совершенно не нужен третий лишний.

— Лишний? Разве мужчина может быть лишним? Да еще в военное время?! Ох, и не любопытная же ты, Карин! — вдруг громко рассмеялась Коко. — Впрочем, ты еще молода, и тебе еще хватает собственного тепла, чтобы заснуть. А я вот уже почти в шестьдесят не могу одна ложиться в холодную постель. В моем возрасте оказаться одной под одеялом — невыносимо.

— А оказаться под одеялом с мужчиной, от которого исходит, мягко говоря, чужой запах — лучше?

— Вот потому-то я и придумала мои духи, — Коко вновь громко рассмеялась и, сделав несколько маленьких глотков, поднялась из-за стола. — Пора возвращаться к нашим мужчинам, иначе без нас они совсем заплесневеют.

Пророчество оказалось избыточно драматизированным. Мужчины вовсе не скучали, напротив, бурно что-то обсуждали. К тому же, теперь их было трое. С появлением дам все дружно встали.

— Фриц Видеманн, — представился дамам незнакомец, и тут же обратился к Карин. — Во время Первой мировой войны я командовал ротой в батальоне вашего отца. Он был образцом храбрости и порядочности.

— Госпожа Шанель, — поспешила представить закаленному фронтовику свою вновь обретенную подругу Карин.

Это не произвело на него никакого впечатления. Он неопределенно мотнул головой и поспешил вернуться к начатой теме.

— Так вот, как раз здесь, во Франции, наш батальон попал в крайне неприятную ситуацию, и только благодаря решительности и мужеству вашего отца мы избежали плена. Светлая голова был ваш отец!

— А почему вы говорите об отце в прошедшем времени?

— Как? Вы хотите сказать, что он?

— Совершенно верно. Папа жив и здоров, живет в небольшом городке неподалеку от Берлина. Сегодня утром я говорила с ним по телефону.

— Простите, но я думал… — Видеманн в искреннем изумлении развел руками. — Так передайте ему низкий поклон от его бывшего подчиненного, который с большим уважением вспоминает о нем. Значит, он все еще жив? — в изумлении все повторял старый служака.

— Предлагаю выпить за верного сына Германии, консула Фрица Видеманна, который объединил усилия немцев, живущих за пределами Рейха, — пафосно прервал повисшее молчание фон Динклаге.

Это до слез умилило Видеманна, и он попросил официанта наполнить средний бокал крепкой настойкой. Осушив его залпом, к своей привычной словоохотливости он добавил пьяный азарт:

— Поскольку я нахожусь в кругу близких друзей, то хотел бы поднять тост за большого друга Германии, графиню Гогенлоэ, которая сейчас в одиночку сражается с безмозглым президентом Соединенных Штатов и его не менее бездарной братией, отстаивая интересы великой Германии.

— Насколько мне известно, графиня наполовину еврейка, — не преминула вставить шпильку безжалостная кутюрье.

Произнесенная ею, как обычно, низким голосом, фраза застала гостя в тот момент, когда он поднес очередную рюмку ко рту.

— Была, — успел улыбнуться он и отправил содержимое по назначению.

Не спеша с ответом, дабы не повредить пищеварению, Видеманн тщательно и без суеты прожевал кусок телятины, залил его стаканом розоватой жидкости и лишь потом пояснил:

— Дело в том, что доктор Геббельс, действуя по поручению фюрера, пожаловал графине титул «почетной арийки» за особые заслуги перед Третьим рейхом.

Подобные сокровенные детали все более захватывали присутствующих, тем самым распаляя рассказчика, оказавшегося в центре внимания столь изысканного общества.

— Фюрер лично подарил графине замок под Зальцбургом за ее заслуги. Но это еще мелочь!

— А что же может быть ценнее? — удивилась мадам Шанель.

— Бриллиантовая брошь в форме свастики и фотография фюрера с посвящением: «Моей драгоценной графине».

При этих словах Видеманн с выражением несомненного превосходства над непосвященными небрежно откинулся на спинку кресла, мановением пальца повелев официанту вновь наполнить рюмку.

— И как вы могли оставить графиню в одиночестве с таким багажом, — не унималась Шанель.

— Во-первых, графиня никогда не остается в одиночестве. Во-вторых, что бы вы стали делать, если бы к вам среди ночи в дом ворвались американские балбесы с забритыми шеями и предъявили распоряжение американских военных властей о вашем выдворении из страны?

— Вот-вот! — продолжала настаивать Коко, — как же можно оставлять женщину на произвол этих балбесов?

— Начнем с того, что графиня не женщина, а боец, увлеченная в данный момент идеей сотворения мира между Англией и Германией, в чем ее тайно и искренне поддерживает сэр Черчилль, и против чего категорически выступаю я. Игры за спиной фюрера до сих пор никого до добра не доводили.

— Вы хотите сказать?

— Простите, буду откровенен, я хочу не сказать, я хочу спать, поскольку утром рано мне предстоит отправиться на Дальний Восток, сначала в Китай, а потом в Японию.

Уроков театрального искусства Видеманн, конечно, никогда не брал, но прекрасно понимал, что публику надо оставлять голодной, если хочешь добиться успеха. Поэтому он и поднялся из-за стола, раскланялся и двинулся вперед. Но тут же ощутил некоторую сложность в преодолении пространства. К счастью, как раз в эту минуту рядом с ним оказался барон. Взяв Видеманна под руку, он произнес во всеуслышание:

— У меня есть небольшая проблема, которую я хотел бы решить до твоего отъезда, то есть сейчас.

— Ну, что ж, будем решать твою проблему в походном строю! — бывалый вояка оперся на барона и они дружно зашагали по гостиничному паркету.

Оставшиеся сидеть за столом не успели переварить впечатления от этой сцены, как вернулся барон.

— Да-а, — не опускаясь до комментариев, поморщилась Коко.

— Ну, конечно, да. Но он — из солдат, защищавших вместе с фюрером Германию, а это, моя дорогая, сегодня значит куда больше, чем титул герцога Виндзорского, — съязвил барон, намекая на прошлое Шанель, связанное с герцогом.

Польщенная бестактным выпадом барона, продиктованным ревностью, Коко улыбнулась:

— Странно, совсем недавно вы, барон, утверждали обратное.

— Конечно, дорогая, если бы я говорил одно и то же, вы сочли бы меня скучным.

— Вот этого за вами никогда не водилось. Скажите лучше, ваш друг благополучно добрался до своего номера?