Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Попадья горько вздохнула.

— Врешь! Есть правда на земле! — запальчиво крикнул отец Петр. — Никто не заставит меня кривить совестью! Не будет этого. Я — за справедливость!

Все замолчали. Окно кабинета застлало снегом, — начиналась метель.

Григорий Кузьмич в тяжелом раздумье произнес:

— Наверно, и мой мученик думал, что за справедливость идет.

Он взял в руки карточку сына и заговорил медленно, тихо:

— Много передумано за это время. Ну вот, ты борешься… ну, победишь Мироносицкого… пристыдишь архиерея… Тебе будет приятно, а в общем, останется все, как было… вся неправда и грязь и все… Ты, Петя, борешься против отдельных фактов, против частностей… Леня брал шире… благороднее…

— Григорий! Не греши! Опомнись! Горе помрачило у тебя рассудок. За Алексея молиться надо: он не только тело, но душу свою погубил.

Григорий Кузьмич светло и грустно улыбнулся:

— Вот и выходит, что молодежь щедрее нас: тела мы не щадим, а душу приберечь хочется… чистенькой… Зря ли погиб Леня или не зря? — вот что мучит и убивает.

— Опомнись, Григорий!

— Я-то не борец… Я иначе думаю… Но и его понимаю…

Дряблое лицо его сморщилось. Он поднял очки на лоб и уткнулся в носовой платок.

Быстрыми шагами вошла Ирина, крепко обняла Григория Кузьмича.

— Милый, милый дядя…

Оторвавшись, она смахнула слезы и сказала:

— Вот вам и Илья Михайлович. Поговорите с ним, а мы выйдем… Хорошо, дядя Петя?

Тетку и детей Ирина увела в детскую.

— Вот, Илюша, не стало нашего Лени…

Григорий Кузьмич опустил голову, зажал коленями руки, сложенные ладонью в ладонь… этот жест издавна помнил Илья.

— Что вам сказать, Григорий Кузьмич, — тихо начал Илья, — только одно: горе это — наше общее.

— Как это вышло, что я просмотрел? Видел: веселый, добрый… а чем жил он — не знал… Когда это началось? Как? Вот сидишь, перебираешь в памяти и понять не можешь… Последний раз он был на каникулах, — собачонка наша прибежала домой в крови, Леня ей лапу промыл, перевязал. Ведь до чего добр был… чуткий, совестливый… справедливый… Как это все увязать с его… с его тайной жизнью?

— Все это прекрасно увязывается, — сказал тихо и проникновенно Илья. — Именно такой человек и идет служить народу.

— Не знаю, не знаю… Совсем я запутался в своих мыслях, Илюша, помогите мне! — продолжал Григорий Кузьмич вялым, невыразительным голосом. — Я всегда был рад, что Леня дружит с вами. Вы и мальчуганами были оба… хорошие мальчики, чистые. Илюша! — Григорий Кузьмич всхлипнул. — Как, Илюша, привыкнуть к мысли: виселица!.. Страшно!.. Несчастный мой мальчик… позорная смерть.

И Григорий Кузьмич горько заплакал.

— Больно, тяжко, — сказал Илья, подавшись вперед и почти касаясь опущенной головы старика, — но я бы на вашем месте, Григорий Кузьмич, гордился сыном! Подумайте спокойно… Вы знаете молодое поколение интеллигенции лучше, чем кто-либо… Каково оно в массе своей? У буржуазной молодежи нет идеалов! Незрелость мысли, слабость убеждений, скепсис… Жалкое племя! А у вас орленок вырос! Он шел к высокой цели… Леня жил полной жизнью! Радостно жил!

— Поверить бы!

— Что вы тут рассказываете? — сердито заговорил отец Петр, распахнув дверь и входя в комнату широкими шагами. — Не к «цели» его приближали дни, а к виселице! Лучше бы учился тихо-мирно, женился бы… старость отца покоил бы… Вы, молодежь, бессердечные люди, прямо скажу. Какими-то идеалами забьете себе башку, а что под носом — не видите, долга своего к семье, к родителям не сознаете… а еще ученые! Первый долг человека — семья!

— Нет! — Илья встал и ухватился за гнутую спинку стула. — Вне общественной среды нет жизни!

Их громкие голоса долетели до детской. Ирина прибежала и остановилась, тревожно переводя взгляд с Ильи на отца Петра.

— Алексей мог быть общественным деятелем, — крикливо доказывал отец Петр, — мог служить народу, но и отца не забывать!

— Как по-вашему, он должен был служить трудовому народу?

— Ну, скажем, земским деятелем, врачом… да мало ли… необязательно голову в петлю толкать, от этого народу мало пользы! Вот я борюсь же!

— И каковы результаты?

Отец Петр подумал и сказал, насупившись:

— Будут результаты.

— Нет, не будут! — сказал Илья.

И он заговорил о том, что в каждой общественной среде, в каждой исторической эпохе борются два течения: умирающее — реакционное и растущее — прогрессивное. Реакционное течение обречено на гибель.

— Нет у него жизненных сил… А революционное движение с каждым днем разгорается, растет, полно молодых сил, отваги. Служение Лени народу было плодотворно!

— Религия учит служить народу, как ни одно учение не учит! «Возлюби ближнего», «Душу за други», «Блаженны миротворцы и изгнанные правды ради» — будь таким, — что это, не служение народу?

— Служение себе, — упрямо сказал Илья, исподлобья глядя на отца Петра. — Все это делается ради «спасения» своей души. Вы верите в вечную жизнь и пытаетесь ее комфортабельно обставить…

Отец Петр торжественно произнес:

— Без веры нельзя жить, молодой человек!

— А кто вам сказал, что у меня нет веры? Есть у меня вера.

— В бога?

— Нет, в идею. В достижение цели.

— Эх, молодой человек, молодой человек! Говорить вы бойки — не заплещешь! Алексееву судьбу помните. Оставьте пагубные заблуждения.

— Жизнь покажет, кто из нас заблуждается, — ответил Илья.

Они замолчали. Григорий Кузьмич сказал:

— У меня к вам, Илюша, большая просьба: не достанете ли вы мне… — он замялся и продолжал пониженным голосом: — Не достанете ли где-нибудь таких книжек… чтобы понять, понять Ленины мысли…

— У меня нет таких книг, — опустив глаза, ответил Илья.

— Вот как! — дрожащим от негодования голосом сказал отец Петр. — Будто я не понимаю: при мне боитесь про книги сказать. Не трусьте, я — не Мироносицкий, ни лисьего хвоста, ни долгого языка не отрастил! Ну, у вас нет, так у других горячих голов поспрашивайте, можно бы потрудиться достать для Григория… И я бы прочитал, а потом бы мы и поспорили с вами как следует.

Илья не ответил и стал прощаться.

— Я вам достану книги, милый дядя, — шепнула Ирина, целуя Григория Кузьмича.

С какой бы стороны ни подъезжать к дому Охлопковых, путь лежит вдоль длинных садовых изгородей. В сумраке, среди белого дыма метели, с трудом различишь голые деревья. Они шатаются под ветром, беспорядочно отмахиваются ветками от снежных призраков. Шум, свист, скрип несутся из сада. А двухэтажный огромный белый дом дышит спокойствием, довольством. Мирно светятся большие окна.

Ирина, расплатившись с извозчиком, прошла во двор, чтобы задним ходом, не встречаясь с хозяевами, пробраться к Гуте. Во дворе у коновязи стояла лошадь Албычевых, — значит, отца вызвали сюда. Ирина заторопилась. Грызла мысль, что она является так поздно… а Гутя такая мнительная, такая обидчивая! Ради Алексея Ирина пыталась сблизиться с нею, но настоящей дружбы не получилось. В поведении Августы было что- то несдержанное, от нее можно было ждать любой выходки.