Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Он помолчал.

— Дела улучшаются… хотя и не сломлено еще до конца сопротивление антипартийных элементов в нашей партии. Все вы знаете, как в годы реакции бывшие члены партии — особенно интеллигенты — зарылись в обывательщине или к буржуазии перебежали. Это, так сказать, дезертиры явные. А есть еще дезертиры в маске: они уже перестали быть социал-демократами… Вы понимаете, о ком я говорю?

— О ликвидаторах всех мастей! — откликнулся резкий тенор. — Пр-равильно!

Это крикнул Рысьев, высунув рыжую голову из-за рыжих ветвей мертвой сосны, на поваленном стволе которой он устроился.

— Ваши слова, товарищ Рысьев, мы принимаем как полный отказ от той линии, — сказал Орлов.

— Разумеется, — откликнулся Рысьев.

Орлов продолжал:

— Пока ликвидаторы не раскрыли своих гнусных планов, — мы воздерживались от полного разрыва. Есть люди — зовут еще и теперь «мириться» с ними, идти на уступки… Нет! Довольно! Не позволим губить наше дело! Вносить в наши ряды раскол! Не позволим еще раз сорвать, оттянуть нашу конференцию, которая необходима для нас, как воздух!

Орлов остановился, стараясь овладеть собой. Провел рукой по волосам, отхлебнул из кружки глоток воды.

— Ликвидаторы из кожи лезут, только бы сорвать конференцию!

Он заговорил о примиренцах, которые засели в заграничной комиссии, о том, что необходимо как можно скорее создать русскую комиссию, о целях и задачах конференции и о том, что надо сделать на местах. Говорил он больше часа горячо, взволнованно. С порывом произнес последние слова:

— Будем бороться, товарищи, за общепартийную конференцию! За чистоту рядов партии! За создание руководящего центра в России! Время не ждет!

— Вопросы будут? — спросил Лукиян.

Да, вопросов оказалось много.

Спрашивали о положении партийной работы в других областях, о сроках созыва конференции, будут ли участвовать в конференции ликвидаторы. Просили рассказать о новых работах Ленина.

Начались выступления. С волнением слушал Роман участников собрания. Пока он сидел в тюрьме, его товарищи много сделали. Перед выбором в русскую комиссию председатель Лукиян сказал, сколько человек представляет каждую организацию:

— От железнодорожной станции семь, от Уральской железной дороги шестеро, от механического завода пятеро, от Верхнего завода восемь человек, от мелких фабрик трое, от мелких рудников восемь, от ткацкой фабрики трое, от спичечной один, мелких ремесленников десять, интеллигентов восемь…

В РОК [4] РОК — Российская организационная комиссия. выбрали Орлова.

— А делегатом — Андрея! — выкрикнул чей-то молодой голос.

Все участники собрания закричали:

— Андрея! Андрея! Товарища Андрея!

Начинало смеркаться, с озера дохнуло холодком, когда собрание закончилось.

Подымающая дух речь Орлова, горячие выступления, овация, устроенная Андрею, красный флаг, вид старых товарищей, ощущение свободы, порыв к борьбе, звуки «Варшавянки» — все это потрясло Романа. На обратном пути он молчал. По саженным взмахам весел видел Паша, что волнение его еще не улеглось.

А дома его поджидал гость — Степкин отец.

По глазам матери Роман понял, что она знает об утреннем происшествии и недовольна сыном.

— Пришел к тебе, Роман Борисыч, — степенно начал старик, — пришел я спросить, пошто не по-соседски жить хочешь, моего сына ни за что ни по что побил? Смотри, ведь на таких и управа есть! Ты ему зуб выбил, щеку вот эдак вот взбарабанило — все как есть знаки налицо! Если на мировую не сойдемся — в суд подам.

— Эх, дядя Митрий, дядя Митрий, — с укором сказал Роман, — да ты бы хоть разобрался раньше, а ты сразу «суд». Говоришь: «ни за что», а сам не знаешь! Посуди сам: иду я из тюремного замка… страдал… — за дело ли, без дела ли, — это не Степкина печаль, верно?

— А он разве тебя укорил?

— Да уж лучше бы укорил… я бы плюнул да растер… Он мне… Какими он словами мою жену обнес! А! — загораясь гневом, заговорил Роман. — Еще раз скажет эти слова — опять бит будет! Как ты считаешь, имеет он право безвинно обносить мою Анфису?

— Да но-о? Вот варнак! Мне ведь он этого не сказал… Ах, он!..

— Я еще одну вину знаю за ним, да… не пойман — не вор… пока помолчу…

— Скажи, Роман, начал, так скажи!

— Не скажу, дядя Митрий… Только одно скажу: напрасно он дружит со своим сродным братцем — горгоньским писарьком… Больше ничего не скажу.

— Да уж чего еще добавлять-то, — убитым голосом сказал старик и, повесив голову, пошел к выходу, — Прости, ради Христа, Роман Борисыч…

Гудят ноги, слипаются глаза… в голове среди приятного шума — обрывки речей, плеск весел, «Вихри враждебные…» Хочется рассказать Анфисе, как поозоровал со шпиком… но язык уже не повинуется… Роман блаженно улыбается, бормочет невнятные слова. Хмель вольной волюшки бродит, не улегся еще… Томит желание работы, борьбы. Вот приедет Давыд — любимый боевой товарищ!.. Из мрака возникает лицо Ирины… И вместо слов о скором приезде Ильи Роман бормочет:

— Давыд… скоро женится!

Илья не помышлял о женитьбе. Он любил Ирину бережной, чистой любовью, которая не знает еще жажды полной близости.

А Ирина, та жила мыслью о браке.

Она не задумывалась над сущностью будущих отношений, хотела только быть всегда с Ильей, заботиться о нем. В мечтах ей представлялась комната со сводчатым потолком… Илья, оторвавшийся от книги, чтобы ласково взглянуть на нее.

Незадолго перед его возвращением, в ноябре девятьсот одиннадцатого года, она сходила к ломовому извозчику, который сдавал весь полуподвал. Комната Ильи пустовала. Ирина тотчас сняла ее. Вместе со Светлаковой они навели порядок. Девушка постелила у кровати коврик, принесла несколько книжек, поставила на полку, положила в ящик стола стопу чистой бумаги, коробку перьев, налила в чернильницу чернила, — больше она не посмела ничего сделать: Илья был очень щепетилен.

Мать позаботилась о белье, о посуде, повесила на гвоздик теплый стеганый халат.

Накануне приезда Ильи Ирина решила переговорить с отцом. Она знала, что предстоит тяжелая борьба, но избежать этого было нельзя: до совершеннолетия она не могла выйти замуж без разрешения отца.

За последнее время отношения с отцом разладились. Он не мог простить отказа Зборовскому, которого давно привык считать будущим зятем. «Из-за девичьей придури», как он говорил, Зборовский не вошел в их семью, мало того — женился на Люсе Охлопковой и, говорят, живет с нею по-хорошему. Отец упорно дулся на дочь, не говорил с нею, не глядел на нее.

Ирина не обращала на это большого внимания. Она отвоевала независимое положение в семье. Свой заработок, за исключением денег на одежду, девушка отдавала отцу, возмещая таким образом расходы на питание. Она пользовалась относительной свободой: приходила и уходила, когда вздумается: где бывала, с кем встречалась, отчета не давала. При гостях отсиживалась в своей комнате.