Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Роман не успел ответить — в комнату вошел Илья Светлаков.

За эти тревожные дни он еще больше похудел, но казался окрепшим, молодым в своей белой рубашке с отложным воротничком.

Илья заведовал агитационным отделом обкома. Он выпускал газету, снабжал пропагандистов литературой, руководил коллегией пропагандистов, выезжал на места. Он безотказно работал как агитатор, читал лекции, разъяснял задачи текущего момента… и вербовал добровольцев в армию.

Крепко пожав руки своим друзьям-товарищам, — и только этим и выразив, что рад их видеть, — сказал:

— Надо подумать, Сергей, о партийных дружинах, и. подумать всерьез. Все члены партии встают под ружье… это ослабляет партийную и советскую работу на местах.

— Пойми, Илья, такие дружины — пример! Это дисциплинирует остальную красноармейскую массу!

— Да. Но совсем оголять заводы нельзя! — говорил Илья с силой и сдержанной страстностью. — Тебе известно вот это? — И он подал листовку, призывающую к свержению Советской власти — По стилю, по истерическим выкрикам узнаю автора… Котельников!.. Это правые эсеры выпустили… Видишь? Лагерь темных сил тоже растет!.. Активизируется… Можно ли забирать всех партийцев, расчищать поле для таких элементов?

— Тут мы с тобой не сойдемся, — сказал Чекарев. — А я думаю, нельзя дробить силы в такой момент!

— Вся нечисть зашевелилась! — воскликнул Роман Ярков, стукнув кулаком по ладони. — И чего Чека смотрит, не выловит их?

— Чека не дремлет, — строго сказала Чекарев, — но всех сразу не выловишь.

Кроме явного врага — белочехов — Уралу угрожал внутренний враг. В Перевале, в Апайске, в Мохове в то время содержались под стражей члены царской фамилии, и матерые монархисты стекались на Урал со всех концов страны, чтобы освободить Романовых, сделать их своим знаменем и поднять восстание. Немало выловила Чека офицеров, нашла винтовок и патронов… Уже было раскрыто два заговора, и ясно было, что зреет третий…

— Я сейчас из Чека, — заговорил Роман, понизив голос, — засомневался я… не глянется мне Осинцев из «Союза фронтовиков»… пусть разберутся…

Он помолчал, как бы всматриваясь в лицо Осинцева, всплывшее перед ним. Мучительно знакомым казался Роману этот лысый, безбровый человек с острой густой бородкой. Кого-то напоминали ему светлые — с ярким кружком зрачка — глаза. И походка, и движения гибкой фигуры были знакомы…

— …Какой он бывший фельдфебель? — продолжал Роман в раздумье. — Ничего он не фельдфебель! Может, в большом чине был… Лекции начнет, как соловей зальется!.. Ребята мне говорили: он о текущем моменте совсем неладно говорит… Вот и пусть возьмут его на заметку. Случись что — в гарнизоне только наш резервный отряд да конный эскадрон…

— Боевая дружина коммунистов формируется, — сказал Чекарев, — а это сила! Из округов прибывают все новые отряды… и Андрей… я все его по-старому!.. Свердлов обещает сильное подкрепление — и людей, и оружие на днях получим…

— Когда ты говорил с товарищем Свердловым? — встрепенулся Илья.

— Только что… по прямому… Предлагает принять все меры к учету контрреволюционных элементов, объявить осадное положение. Я сказал: «Уже объявлено». Он говорит: «Хорошо! Все меры примите, обеспечьте тыл…» Просил передать привет товарищам, тебе, Илья, вспомнил и Романа…

Бледное лицо Ильи порозовело от радости.

Наступило молчание. Чекарев взглянул в окно, на яркую полоску утренней зари.

— Кончается ночь… Часа два-три надо поспать, а то выдохнемся!

Он поднялся во весь большой рост, потянулся широко, до слез зевнул.

Поднялся и Илья.

— Постойте, друзья-товарищи! — сказал Роман, обнимая одной рукой Илью, другой — Чекарева. — Время такое, что смерть, черт ее возьми, может из любого угла выскочить! На той неделе стреляли в меня, когда домой шел, вчера в окошко камнем запустили… Но я не о себе, вы не подумайте… — Он улыбнулся, и странно было видеть эту застенчивую улыбку на его решительном лице. — Фисунька моя на сносях… если же меня убьют…

— Будь спокоен… и без твоего наказа… — заговорили оба враз.

— Нет, у меня наказ особый, Кто из вас останется в живых, сына моего как своего наблюдать! Выучен чтобы был! Как следует!

— Сына! — с ласковой насмешкой произнес Чекарев, ероша волосы Романа. — Почем ты знаешь, что сын будет?

Совсем смутился Роман.

— Я не знаю, конечно, но бабы говорят… мать моя сказала, что коли у нее брюхо не в бока раздалось, а востренькой копной — мальчик, мол…

Роман прибежал домой, когда заря стояла вполнеба. Солнце еще не выкатилось из-за леса, но все предметы приобрели уже ясные формы и четкие краски. Поселок еще спал. Неподвижно стояли черемухи, березы, рябины. На просторные лужайки, казалось, никогда не ступала человеческая нога — так они были зелены и чисты.

Анфиса не спала. Она дала Роману поесть. Он лег в сенки на холодок. Сказал: «Разбуди, милка, в шесть!» — и заснул.

В то тревожное время Роман не мог спать по-настоящему: час-два мертвого сна, а потом полусон-полуявь, то смутное состояние, когда неясно слышишь шаги, голоса, различаешь отдельные слова, начинаешь сознавать, что пора тебе встряхнуться, встать.

Сквозь сон Роман услышал голос Павла Ческидова — председателя районного Совета:

— Придется его разбудить!

— Не придется, — пробормотал он, — не сплю. Чего стряслось?

— Да вот именно «стряслось».

Новость оказалась не из приятных. «Союз фронтовиков» собирает народ на митинг. Приказано быть всем членам союза в двенадцать дня на церковной площади. Фронтовики грозятся: «Получим оружие и из вас, молокососов, мокренько сделаем!» Во всяком случае, надо привести отряд резерва в боевую готовность.

Штаб резерва помещался в здании районного Совета на Верхнем поселке. Когда Роман пришел, коллегия штаба оказалась в полном составе. Вскоре по улицам побежали вестовые с приказом к пехоте, конникам и пулеметчикам — явиться немедленно. Володя Даурцев полетел верхом в Перевал с запечатанными пакетами в обком и в Чека.

В райсовете между тем Павел вел заседание президиума. Обсуждали, какие надо принять меры, чтобы предотвратить возможные беспорядки.

В то время когда Роман докладывал президиуму о принятых мерах, письмоводитель Совета, просунув голову в дверь, торопливо сказал, что с митинга пришел в Совет делегат… Он не успел договорить, дверь распахнулась, и, оттолкнув письмоводителя, в комнату вошел бывший писарь Горгоньского, двоюродный брат Степки Ерохина.

Он был в «подпитии», наглое лицо красно, как из бани.

— Две тыщи за моей спиной, — начал он громким «митинговым» голосом, — я изложить пришел наше требование к Совету: немедленно нас вооружить!

— Вливайтесь в Красную Армию — получите оружие, — сказал Ческидов.