Стивен Прессфилд - Приливы войны

После налёта береговая охрана Лисандра удвоила посты и патрули. За поимку афинян были обещаны награды. Местные жители, мальчишки и женщины, участвовали в облавах. Полемид питался мышами и ящерица ми, пойманными в канавах, где он скрывался, а также пореем и редиской, украденными ночью с огородов. Он видел, как ночами боевые корабли Афин выходят в разведку. Он подавал им сигналы и однажды даже попытался доплыть, но у него не хватало сил. Он сказал мне, что прятался, как крыса.

Подошёл и минул срок родить его жене Авроре. Теперь у Полемида был ребёнок — или он это предполагал. Днём он не осмеливался искать корабль или передать письмо. Как обычно, он не хотел рассказывать мне о том, что считал слишком личным. Но нетрудно представить себе его состояние: он боялся за свою жизнь, которую сейчас отчаянно хотел сохранить — ради жены и ребёнка. Он испытывал ужас оттого, что в момент родов не смог находиться рядом с ней. Он причинил ей горе — ведь она даже не знала, жив ли он до сих пор.

Потом я попал в Афины. Город отрезвел, он был сдержан и похмельно постанывал после бурного опьянения Алкивиадом. Как уважаемая мать семейства вновь подпоясывается и обретает чувство собственного достоинства после дионисийских плясок, так и Афины, вздрогнули и ополоснули себе лицо, демонстрируя коллективную амнезию. Неужели мы действительно говорили это? Делали это? Обещали это? Те, кто бессовестнее всех плясали под дудку нового господина, теперь пришли в себя и, раскаиваясь в былом энтузиазме, с холодным равнодушием отрекались от прежних слов. Чем униженнее человек искал расположения Алкивиада, чем щедрее финансировал его предприятие, тем усерднее теперь выказывал полнейшее равнодушие и клялся, что он — выше такого раболепства.

И когда люди поняли, как близко подобрались к тому, чтобы лишиться свободы, их решение никогда больше не допускать подобного умопомешательства ещё более укрепилось. Страшась толпы, олигархи сомкнули ряды. Демократы терзались угрызениями совести за готовность пожертвовать свободой. Лозунг толпы был краток и понятен: «Каждый побег, выросший выше прочих, должен быть вырван». Новые радикалы, возглавляемые Клеофонтом, не распластаются перед Алкивиадом, они побьют любого, кто возвысится над Ним, Суверенным Народом.

Теперь стало ясно, до какой степени правление Алкивиада зависело от его личного присутствия. Большинство его ставленников уехало с ним на кораблях, а у тех, кто остался, — Эвриптолема, Диотима, Пантифена — не было специальной программы или своей идеологии, которую надо было осуществлять. Алкивиад покинул город, окружённый всеобщим низкопоклонством. А затем, стоило исчезнуть знаменитости, которая всех приводила к единому знаменателю, возник вакуум. И в этот вакуум хлынули его враги.

Сообщения, в которых подробно описываемая атака на Эфес считалась большой победой, в городе не вызвали радости. С флота ежедневно поступали требования денег. Я служил тогда в правлении снабжения флота. Нас было десять человек, по одному от каждого дема, с epistates — старшим чиновником и ежедневной ротацией. Только я и Патрокл, сын офицера с таким же именем, который погиб на Сицилии, голосовали за финансирование флота. Наши коллеги возражали ввиду тяжёлого экономического положения города — но в основном под давлением врагов Алкивиада, которые хотели задушить его отсутствием денег и свалить.

Официально правление получало корреспонденцию только от кураторов морского арсенала или коллегии архитекторов, Десяти стратегов и таксиархов. Теперь мы принимали также сообщения от командиров эскадр, даже от боцманов и морских пехотинцев. Их приходило до двадцати в день — и все с просьбой о деньгах. Были предложения о предоставлении гражданства всем союзникам, которые служили гребцами на флоте. А вот просьба к рабовладельцам, которые отпустили своих рабов на флот в качестве гребцов. Пусть откажутся от своих прав на них, позволив флоту платить гребцу, дабы удержать его от дезертирства. Потом поступила просьба отпустить и их на волю.

Теперь нам наносили удары сотни судебных исков, предъявленных врагами Алкивиада. Каждый товарищ по оружию — как, например, Полемид, — обвинённый в связи с врагом, добавлял ещё одну рану к прежним на теле Алкивиада. Почему Алкивиаду не удалось взять Эфес? Что, кроме его дружбы с Эндием и былого общения с Лисандром, помешало ему победить? Его враги ухватились за эту неудачу и распространили за пределы Афин замысел Алкивиада о союзе с Лакедемоном против персов. Что это могло быть, как не способ продать Афины врагу?

И чем круче меняла своё мнение демократия, тем яростнее становилась её враждебность по отношению к Спарте и недоверие к собственным порядкам. Люди приводили сыновей в порт Пирей, показывая им тайные подземные ходы, построенные олигархами, чтобы сдать порт. Кто приду мал это вероломство четыре года назад, как не те аристократы, столь заслуженно казнённые демократами, Писандр и Антифонт, бывшие самыми рьяными сторонниками возвращения Алкивиада. А Антифонт даже был его родственником и тайным интриганом, таким умным, что умел неправильное преподнести как правильное, а истину заставить прятать лицо от стыда!

Такие обвинения нельзя было не принимать во внимание как поношение или клевету. Здравомыслящие люди обязаны навести справки о целях Алкивиада. Досягаемы ли они вообще, эти цели? Если он действительно искал союза со Спартой, то его целью могла быть только дальнейшая война. И какие новые требования выдвинул бы он тогда по отношению к нашему состоянию, нашему имуществу, нашим сыновьям? Какой порядок в Афинах он попытался бы установить, кроме всепожирающего империализма, тратящего все ресурсы только на войну? Разве цель такого нового порядка — не одно лишь завоевание чужих земель?

В моей семье без конца тянулись дебаты о судьбе страны. Губительная горячность радикальных демократов заставляла людей бояться их на ответственных должностях чуть меньше, чем Алкивиада. Фигура такого масштаба, пусть даже знатного рода, ослабляла внутреннюю деловую жизнь государства. Даже те, кто любил его, или такие, как я, кто видел в нём командира, начали опасаться его возвращения. И неважно, с победой вернётся он или с пустыми руками.

Но самый большой вред нанесли Алкивиаду его печально знаменитые «гарантии компенсации», которые он раздавал от имени Афин в течение всей войны за Геллеспонт. Они имели потрясающий успех, заменяя грабёж при обеспечении финансирования флота... А теперь они подлежали выплате. Конечно, никакой выплаты быть не могло. Казна пуста. Но само их существование вызывало доверие к союзникам, когда те переворачивали денежные ящики и оттуда вылетала моль. Враги Алкивиада быстро ухватились за эти «гарантии», чтобы объявить его режим бесплодным и продажным. А когда он перестал побеждать — когда он не взял Эфеса, когда Лисандр вновь оживил Пелопоннесский флот, когда среди наших островных гребцов участились случаи дезертирства под влиянием золота Кира, — шёпот стал ропотом, а ропот превратился в крики.