Морис Дрюон - Железный король [с иллюстрациями]

И он напомнил ряд прискорбных и страшных событий из прошлого французского государства: 714 год – вторжение мусульман из Испании, 814 год – смерть Карла Великого, 914 год – нашествие венгров и великий глад, 1114 год – потеря Бретани, 1214 год – Бувин… конечно, победа, но граничащая с катастрофой, победа, купленная слишком дорогой ценой. Один лишь 1014 год выпадал из этой цепи драм и утрат.

Филипп Красивый глядел на брата и не видел его. Рука рассеянно ласкала шею Ломбардца, гладя собаку против шерсти.

– Все трудности вашего царствования, брат мой, объясняются дурным окружением, в котором вы находитесь, – заявил Карл Валуа. – Мариньи окончательно закусил удила. Он употребляет во зло ваше к нему доверие, обманывает вас и все дальше и дальше толкает по тому пути, который выгоден ему лично. Если бы вы послушали меня в деле с Фландрией…

Филипп Красивый пожал плечами, как бы говоря: «Ну, тут уж я бессилен». Вопрос о Фландрии возник в этом году, как возникал он и во все предыдущие годы с постоянством морских приливов и отливов. Непокорный Брюгге расстраивал все планы короля Филиппа: графство Фландрское, как вода из пригоршни, ускользало из чужих рук, тянувшихся к нему. Не помогало ничего: ни переговоры, ни войны, ни тайные союзы – фландрский вопрос был и оставался язвой на теле государства Французского. Чему послужили все жертвы, принесенные при Берне и Куртре, чему послужила победа, одержанная при Мон-ан-Певеле? И на сей раз опять приходилось прибегать к силе оружия.

Но для того чтобы поднять меч, требовалось золото. И ежели начать военную кампанию, бюджет, без сомнения, будет еще выше, чем в 1299 году, хотя тогда он превзошел все бюджеты предыдущих лет: 1 642 649 ливров с дефицитом в 70 тысяч ливров. А вот уже в течение нескольких лет обычные поступления в казну составляют около 500 тысяч ливров. Где же найти недостающую сумму?

Не посчитавшись с мнением Карла Валуа, Мариньи назначил собрание народной ассамблеи на первое августа 1314 года. Уже дважды прибегали к этому средству, правда, в обоих случаях по поводу конфликтов с папской властью: в первый раз в связи с делом Папы Бонифация VIII, а затем – в связи с делом тамплиеров. Таким образом, горожане завоевывали себе право голоса, помогая светской власти высвобождаться из пут власти церковной. А сейчас – явление совершенно новое в жизни Франции – решено было посоветоваться с народом по поводу финансовых затруднений.

Мариньи готовил эту ассамблею со всем тщанием: он разослал во все города гонцов и писцов, сам виделся с бессчетным количеством лиц, раздавал направо и налево обещания и посулы. Это был настоящий дипломат, причем дипломат крупного масштаба: с каждым он умел говорить его языком.

Филипп Красивый глядел на брата и не видел его. Рука рассеянно ласкала шею Ломбардца, гладя собаку против шерсти.

Ассамблея собралась в Гостиной галерее, где ради этого случая закрыли все лавки. Сорок статуй королевских особ и стоявшая рядом с ними статуя Мариньи, казалось, чутко прислушиваются к тому, что происходит в зале. Посредине возвели помост для короля, членов Королевского совета и властительных баронов Франции.

Первым взял слово Мариньи. Говорил он, стоя у подножия своего мраморного двойника, и голос его звучал еще более уверенно, чем обычно, ни разу не дрогнув, когда излагал он правду о делах государственных. Одет был Мариньи с королевской роскошью и, как прирожденный оратор, умел щегольнуть осанкой и жестом. А там внизу, в огромном приделе с двумя арками, его словам внимали несколько сотен людей.

Мариньи говорил, что ежели съестных припасов становится всё меньше, а следовательно, и стоят они всё дороже, то удивляться подобному обстоятельству нечего. Мир, сохраняемый королем Филиппом, благоприятствует росту населения. «Мы потребляем то же количество зерна, что и раньше, но нас стало больше», – заявил он. Следовательно, надо сеять больше хлеба. Вслед за этим Мариньи перешел к обвинениям: фландрские города угрожают миру. А ведь без мира не будет урожаев, не будет и рук для того, чтобы обрабатывать новые земли. И если уменьшатся доходы и богатства, притекающие из Фландрии, придется увеличить налоги в других провинциях. Посему Фландрия должна уступить; в противном случае ее принудят силой. Но для этого нужны деньги, не королю лично, а французскому королевству, и все присутствующие здесь должны понять, что под угрозой находятся их собственная безопасность и благополучие.

– Кто хочет отвести от себя угрозу, – закончил он свою речь, – тот обязан помочь походу против Фландрии.

В зале поднялся нестройный шум, который прорезал громовой голос Пьера Барбетта.

Барбетт, парижский горожанин, уже давно прославился среди собратьев своими способностями в спорах с королевской властью о правах и налогах; этот богатый коммерсант, разжившийся на торговле холстом и лошадьми, был креатурой и соратником Мариньи. Оба они и подготовили заранее это выступление. От имени матери городов французских Барбетт обещал требуемую помощь. Его ораторский пыл увлек всех остальных, и посланцы сорока трех «славных городов» единогласно приветствовали и короля, и Мариньи, и своего верного слугу Барбетта.

Если ассамблею саму по себе и можно было считать победой, то в области финансов результаты ее оказались весьма незначительными. Армия готовилась выступить в поход, а обещанная сумма не была еще полностью собрана.

С помощью королевского войска фламандцам была продемонстрирована военная мощь Франции, и Мариньи, стремясь как можно скорее добиться успеха, спешно начал переговоры; в первых числах сентября он заключил Маркетский договор. Но как только французские войска были выведены за пределы фландрской земли, Людовик Наваррский, граф Фландрский, отказался признавать договор, и снова начались смуты. Карл Валуа вместе с кланом владетельных баронов обвинил Мариньи в том, что его подкупили фламандцы. Предстояло оплачивать счета за проведенную кампанию, королевские военачальники продолжали получать, к великому неудовольствию провинций, повышенное пособие, которое стало вовсе бессмысленным при сложившихся обстоятельствах. Государственная казна пустела, и Мариньи снова вынужден был прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Евреи были обобраны уже дважды: стричь снова эту овечку не имело смысла – много тут не настрижешь. Тамплиеров не существовало более, и их золото уже давно растаяло. Следовательно, оставались ломбардцы.

Уже в 1311 году они откупились от грозящего им выселения из пределов Франции. На сей раз о новом выкупе не могло быть и речи; поэтому-то Мариньи готовил исподволь захват всех их капиталов и имущества и высылку всех ломбардцев из Франции. А за предлогом ходить было недалеко: взять хотя бы их торговые отношения с Фландрией, равно как и финансовую поддержку, которую они оказывали лигам недовольных сеньоров.