Морис Дрюон - Железный король [с иллюстрациями]

Первым подписался Бокканегра, и подписался на весьма солидную сумму: на десять тысяч тринадцать ливров.

– Почему же тринадцать? – спросил его кто-то с недоумением.

– Чтобы им эта цифра принесла несчастье.

– А ты сколько можешь внести, Перуцци? – спросил Толомеи.

Перуцци стал быстро подсчитывать что-то на табличке.

– Погоди минутку… сейчас скажу, – ответил он.

– А ты, Гуарди?

У всех ломбардцев был такой вид, словно у них собирались вырезать кусок живого мяса. Генуэзцы, столпившись вокруг Салимбени и Цаккариа, держали совет. О них ходила слава самых прожженных и хватких дельцов. Недаром о банкирах из города Генуя сложили поговорку: «Стоит генуэзцу взглянуть на твой карман, как там уже пусто». Однако и они согласились, и кто-то из них выразил вслух общую мысль: «Ежели Толомеи удастся вытащить нас из этой истории, быть ему рано или поздно на месте старика Бокканегры».

Толомеи приблизился к семейству Барди, которые вполголоса совещались с Боккаччо.

– Ну, сколько, Барди?

Старший из Барди улыбнулся.

– Столько же, сколько и ты, Толомеи.

Сиенец широко открыл свой левый глаз.

– Значит, внесешь вдвое против того, что предполагал?

– Что ж, потерять все до гроша еще хуже, – ответил Барди, пожимая плечами. – Non è vero [14], Боккаччо?

Тот покорно наклонил голову. Но тут же поднялся и отвел в сторону юного Гуччо. После встречи на лондонской дороге между ними установилась какая-то близость.

– Правда, что твой дядюшка может свернуть Ангеррану шею? – спросил мессир Боккаччо.

На что юноша с самым важным видом ответил:

– Дорогой Боккаччо, ни разу в жизни я не слышал, чтобы мой дядя обещал то, чего не может сделать.

Когда совещание окончилось, во всех церквах уже отошла вечерня и над Парижем спустилась ночь. Тридцать итальянских банкиров покинули дом Толомеи через маленькую боковую дверцу, выходившую прямо к монастырю Сен-Мэрри. Они шли гуськом, каждый в сопровождении слуги с факелом в руках, и необычная эта процессия, окруженная багровым кольцом пламени, двигалась среди мрака, словно взывая к небесам о сохранении богатств, коим грозила опасность, – покаянное шествие поклонников златого тельца.

Оставшись в своем кабинете наедине с Гуччо, Толомеи подбил общую сумму обещанных взносов – так полководец перед боем подсчитывает наличный состав своих армий. Закончив работу, он удовлетворенно улыбнулся, полузакрыв глаза, протянул к камину, где угли уже подернулись пеплом, руки с набрякшими венами и пробормотал:

– Вы еще не победили, мессир де Мариньи.

Потом обратился к Гуччо:

– Если мы выиграем битву, потребуем новых привилегий во Фландрии.

Ибо даже перед угрозой полного разорения Толомеи не мог не мечтать о той выгоде, которую он извлечет из пережитого страха и риска. Легко неся перед собой округлое брюшко, банкир подошел к сундуку, отпер его и достал оттуда кожаный кошель.

– Расписка, выданная архиепископом, – произнес он. – Вспомни, какую ненависть питает к обоим Мариньи его высочество Валуа; вспомни, что говорят об обоих братьях Мариньи… слухи о том, что Ангеррана якобы подкупили фламандцы, – словом, поверь мне, причин вполне достаточно, чтобы вздернуть и архиепископа, и коадъютора… А ты бери лучшего коня и скачи скорее в Нофль, где и спрячешь бумагу в надежное место…

Взглянув прямо в глаза племянника, Толомеи добавил:

– Если со мной случится несчастье, ты, дорогой мой Гуччо, передашь этот документ в руки его светлости Артуа. Уж он сумеет найти ему достойное применение… Только будь осторожен, ибо на наше отделение в Нофле могут напасть лучники…

И внезапно Гуччо, забыв о ждущих его опасностях, вспомнил Крессэ, красавицу Мари и их первый поцелуй у зеленеющего ржаного поля.

– Дядюшка, дядюшка, – живо заговорил он, – мне пришла в голову одна мысль. Я сделаю все, что вам угодно. Но вместо того чтобы ехать в Нофль, я отправлюсь прямо в замок Крессэ, хозяева которого наши должники. В свое время я спас их чуть ли не от гибели – заемное письмо не пустяк. Думаю, что ничто не изменилось, их дочка не откажется мне помочь.

– Чудесная мысль! – подхватил с жаром Толомеи. – Ты взрослеешь, мой мальчик. Настоящему банкиру и доброе сердце должно приносить пользу… Поступай как знаешь. Но поскольку ты нуждаешься в услугах этих людей, негоже ехать к ним с пустыми руками. Возьми несколько локтей материи, затканной золотом, и штуку кружев, которые мне вчера прислали из Брюгге. Это для дам. Кажется, ты говорил, что там есть еще два сына?

– Да, – ответил Гуччо. – Но они страстные охотники и ничем, кроме охоты, не интересуются.

– Великолепно! Тогда отвези им тех двух соколов, что я велел доставить для Артуа… ничего, подождет. Кстати…

Толомеи тихонько рассмеялся, но тут же умолк: в голову ему пришла новая мысль.

Он снова нагнулся над сундуком и вытащил оттуда еще один пергаментный свиток.

– Вот счета его светлости Артуа, – начал он. – При случае он не откажется тебе помочь. Но куда вернее будет, если ты, протянув правой рукой прошение, покажешь левой пачку его расписок… А вот долги короля Эдуарда… Не знаю, племянничек, удастся ли тебе разбогатеть при помощи всех этих бумаг, знаю одно – с ними можно наделать немало зла. Итак, в путь! Мешкать не время. Вели седлать коня.

Положив ладонь на плечо юноши, Толомеи наставительно произнес:

– Судьба всех наших компаний в твоих руках, Гуччо, смотри не забывай этого. Хорошенько вооружись и возьми с собой двух людей. Захвати также вот этот мешочек – здесь тысяча ливров: это оружие посильнее всех клинков на свете.

Гуччо обнял дядю с незнакомым ему доселе волнением. На этот раз вовсе не требовалось выбирать себе личину воображаемого героя и разыгрывать роль преследуемого властями заговорщика; роль эта предоставлялась ему самой жизнью. Человек мужает, рискуя, и Гуччо становился мужчиной.

Меньше чем через час он уже скакал к воротам Сент-Оноре в сопровождении двух слуг, отряженных дядей.

Тем временем мессир Спинелло Толомеи, накинув на плечи плащ, подбитый мехом, ибо октябрь выдался холодный, кликнул двух слуг с кинжалами за поясом и факелами в руках и отправился под таким конвоем в особняк, занимаемый Ангерраном де Мариньи, чтобы дать коадъютору генеральный бой.

– Доложите его светлости Ангеррану, что банкир Толомеи хочет видеть его по неотложному делу, – сказал он привратнику.

Толомеи попросили обождать в богато обставленной прихожей – коадъютор жил с чисто королевской роскошью.

– Проходите, мессир, – пригласил его наконец секретарь, распахнув дверь.

Толомеи прошел три просторные залы и очутился лицом к лицу с Ангерраном де Мариньи, который, сидя в одиночестве у себя в кабинете, доедал ужин, не переставая просматривать бумаги.