Стивен Прессфилд - Александр Великий. Дорога славы

Колесницы приходят в движение, когда нас и противника разделяет шестьсот локтей. Щёлкают кнуты возничих: на таком расстоянии этого, разумеется, не слышно, но взмахи уже видны. Так же как и солнечные блики, играющие на чудовищных серпах набирающих скорость повозок. Кажется, что этот разгон будет продолжаться вечно.

— Тяжеленные штуковины, — замечает Клит, — вон сколько железа понавешано.

Фронт «косилок» имеет протяжённость в семь стадиев. Таким образом, под их удар попадают «друзья», находящиеся слева от них царские телохранители Гефестиона и Никанора и правая часть фаланги, отряды Пердикки и Коэна. Клит наблюдает за происходящим с полнейшим спокойствием:

— Хороши, не так ли?

Я делаю знак ему и Филоту: «Полная готовность. Молчание! Всем командирам не сводить с меня глаз».

Я смотрю налево, через двадцать стадиев поля. Это последний момент, когда с моей позиции видна целая четверть равнины. Колесницы Дария наступают и там. Пятьдесят метят в нашу фалангу, ещё полсотни направлены против отрядов Пармениона, составляющих левый фланг. Следующую волну наступления составит обычная конница. Двадцать тысяч армян и каппадокийцев, сирийцев и месопотамцев, мидян, парфян, тапуров, арийцев, гирканов и согдийцев.

Помоги тебе Зевс, Кратер. Да охранит тебя Небо, Парменион.

Я смотрю направо, на пыль и мрак. Где-то там, за смертоносной зоной колесниц, ведут отчаянную схватку восемь сотен царских копейщиков, моя лучшая ударная сила, не считая «друзей».

Очередь скакать курьером выпадает шестнадцатилетнему юноше по имени Демад, прозванному за жёсткую, как щетина, шевелюру Вепрем. Я вручаю ему послание, которое он готов доставить ценой своей жизни.

Арету от Александра. Отдели половину своих копейщиков и, как только натиск серпоносных колесниц будет сломлен, обрушь удар своих клиньев на наименее плотный участок вражеского фронта. На какой именно, выберешь сам.

Зрачки парнишки размером с хлебные тарелки.

— Повтори приказ, Вепрь.

Он слово в слово повторяет послание.

— Вепрь, в Вавилоне я выпью с тобой вина.

Он срывается с места и исчезает за завесой пыли.

Перед нашим строем метатели дротиков Балакра, сформировавшись «облаками», бесстрашно атакуют «косилки».

— В коней! — слышу я голос Филота, кричащего, как будто кто-то может его услышать. — Цельте в коней!

Серпоносные колесницы должны атаковать каждая по своей линии, сохраняя между собой с обеих сторон интервалы, чтобы упряжки не столкнулись. В этих промежутках и действуют наши отважные копьеметатели. Эти великолепные воины способны попасть в доску шириной в пол-локтя с расстояния в пятьдесят ярдов, причём мечут второе копьё, когда первое ещё находится в полёте, а когда оно долетает до цели, во врага летит уже третье. Наши лучники выпускают стрелы в упор. В считанные мгновения атака «косилок» расстраивается. Покрытая ломкой коркой почва выступает в роли нашего союзника, в ней вязнут колёса тяжёлых колесниц. Мел не позволяет машинам разогнаться до полной скорости. На моих глазах, когда упряжка из четырёх коней мчится прямо на нас, левый пристяжной получает стрелу в основание шеи. Животное кренится и валится на бок, увлекая за собой всю упряжку и словно куклу сбрасывая наземь возничего.

Упряжку, мчащуюся слева, стрелы и дротики не задели, но кони пугаются самого вида бегущих с яростными возгласами пехотинцев. Они в ужасе шарахаются в сторону, и колесница, резко вильнув, загораживает путь соседней. Та, чтобы не столкнуться, сворачивает, отчего поворачивать приходится и другим. В считанные мгновения дюжина колесниц сбивается с дороги, некоторые заваливаются набок, другие останавливаются, третьи стараются их объехать. И в центр этого хаоса Балакр устремляет своих бойцов. Я надеялся и верил, что метательные копья и дротики затруднят натиск врага, однако в данном случае лёгкая пехота превосходит все ожидания; она не задерживает врага, а громит его. Серпоносные колесницы должны не просто мчаться по проложенным проходам, но и удерживать прочный фронт. В противном случае их враг, то есть мы, может просто расступиться и без ущерба для себя пропустить неприятеля сквозь свои ряды. Но в разгар боя более смелые и бесшабашные возничие перегоняют медлительных, так что и по оси, и вдоль фронта образуются дополнительные интервалы. В результате часть колесниц, как вырвавшиеся вперёд, так и отставшие, оказываются в одиночестве. Это даёт возможность нашей лёгкой пехоте обстреливать их с флангов, не рискуя угодить под серпы.

Следом за Вепрем я посылаю к Арету второго гонца с точно таким же приказом. На тот случай, если Вепрь не добрался.

Непосредственно справа от меня, на фланге, безостановочно бушует бой. Как мы узнаем позже, отряды противников столько раз прорывались одни сквозь других, что, будь на поле сторонний наблюдатель, он углядел бы на персидской стороне столько же наших солдат, сколько и персидских на нашей. Сражение не сосредоточено на каком-то одном фронте или позиции: не видно ни массовых рукопашных схваток, ни трупов людей, рядами полёгших при массированном натиске. Потери хаотичны, люди гибнут поодиночке повсюду, где идут столкновения. Всадники валятся с коней по одному или по двое, когда их лошади спотыкаются, ломают ноги в расщелинах и канавах или просто валятся от изнеможения. Чаша весов склоняется то в ту, то в другую сторону: всадники, воодушевлённые успехом, стремглав мчатся вперёд, а спустя мгновение гибнут, подвергшись ожесточённому нападению тех, кто только что бежал сломя голову от них. Иные массовые схватки проходят так, что ни один солдат не получает и царапины, тогда как стычка пары бойцов перерастает в ожесточённую сечу, а вырвавшиеся из-за завесы пыли конные клинья или пешие «облака» собирают свою кровавую жатву, не оставляя врагу надежды на спасение.

Выдохшиеся лошади валятся под тяжестью своих седоков. Сердца животных не выдерживают напряжения. Конь повинуется всаднику из последних сил, но когда они иссякают, его мышцы сковывает судорога, и он уже не может сделать ни шага. Десятки лошадей губит жара, а сердца некоторых из них не выдерживают рёва и грохота боя и разрываются от одного лишь ужаса. Когда противник наконец поворачивается и обращается в бегство, у многих коней, и наших и неприятельских, вместо пены выступает кровь. Сотни лошадей валяются на поле, повредив ноги, другие же, не получившие внешних повреждений, доведены до такого изнеможения, что ни к чему уже не пригодны. Речь идёт о прекрасных, обученных с рождения племенных животных, к которым их владельцы были привязаны настолько сильно, что не служившему в коннице этого просто не понять. Потерять боевого скакуна — всё равно что лишиться отважного солдата. В известном смысле даже хуже, ибо лошадь не может понять, зачем сражается человек, и участвует в бою только из любви к нему. Гибель коня столь же ужасна, как гибель ребёнка. Для того, кто понёс такую утрату, никакое утешение невозможно.