Александр Козин - Волжское затмение

— Отряд, стой! — скомандовал Перхуров.

— Город наш, Александр Петрович, — остановившись и козырнув, проговорил он. — Свершилось. Свершилось… — и сморгнул. И смущённо прокашлялся.

— Благодарю. Благодарю, Иван Александрович, — кивал головой Перхуров, пожимая ему руку и хлопая по плечам в коротком объятии. — Благодарю. Но… Хотелось бы знать оперативную обстановку, господин генерал. И поподробней, если можно.

— Сей момент. Это мы быстро, Александр Петрович, — рассмеялся Верёвкин и вынул из походного планшета карту города. — Вот, извольте видеть. Все намеченные объекты захвачены и охраняются. Город контролируется усиленными патрулями. Однако есть ещё два очага сопротивления. Это Губернаторский дом, — Верёвкин ткнул коротким карандашом в большой прямоугольник на Волжской набережной, — и вот, Кокуевская гостиница.

Перхуров обернулся. Там, за Знаменской башней, напротив Волковского театра, и в самом деле было много людей и доносились револьверные хлопки.

— Там засели советские чиновники, — пояснил Верёвкин. — Их успел кто-то предупредить. Забаррикадировались, стреляют в окна и через двери, требуют связи с Москвой. Там же их жёны и дети.

— Это плохо, — поморщился Перхуров. — Не хватало ещё славы царя Ирода… Но ничего не поделаешь. Времени уговаривать и торговаться у нас нет. Берите резерв из моей группы, Иван Александрович. Через полчаса должно быть всё кончено. Не забывайте: у нас ещё Закоторосльная сторона.

Верёвкин тяжело вздохнул.

— Бодрее, Иван Александрович. Бодрее, — подмигнул ему Перхуров. — Пока всё идёт по плану. Всё по-нашему, господин генерал! Да! — досадливо хлопнул он себя по лбу. — Что с коммунистическим отрядом?

— Обезврежен. Дежурная рота разоружена и изолирована. Остальных потихоньку вылавливаем. Они не опасны.

— Как это удалось, Иван Александрович? — удивлённо глянул Перхуров на Верёвкина. — Я ожидал тут сложностей…

— Обошлось. Поручик Супонин весьма отличился. Целую операцию развернул. Если б не он — худо пришлось бы, — коротко и сдержанно рассмеялся Верёвкин.

— Супонин? — нахмурился Перхуров. — Так-так. Ну, я с ним ещё поговорю. А куда деваете арестованных?

— Сидят под плотной охраной в Волковском театре, Александр Петрович.

— Что с Нахимсоном?

— Вот-вот будет арестован. «Бристоль» оцеплен.

— Охранять усиленно вплоть до моего распоряжения.

— Знаем. Принимаем меры.

— Благодарю, Иван Александрович. Распоряжайтесь резервом по вашему усмотрению. До встречи на Ильинской площади. Готовьтесь принять под начало комендатуру города, — и, махнув рукой, Перхуров направился к Ильинской площади. Вслед устремился и его штаб во главе с Петровым. Рассвет окреп. Солнце ещё только угадывалось одним краешком где-то за домами, за Волгой, за лесом. Но верхние карнизы зданий и купола церквей окрасились уже нежно-золотым, чуть розоватым сиянием.

Стояли на перекрёстках, дежурили на улицах патрули с белыми повязками на рукавах. Вытягивались по стойке «смирно», козыряли проходящим начальникам. Несколько человек стремительно, переходя от стены к стене, от забора к забору, расклеивали отпечатанные крупным шрифтом воззвания новой власти. На Ильинской площади, возле храма Ильи-Пророка, расположился временный штаб. Сидели, стояли, прохаживались вокруг офицеры. На ящиках расстелены были карты Ярославля и окрестностей. Здесь заправлял генерал Карпов. Энергичный, живой, как ртуть, круглый и плечистый, он размашисто жестикулировал и горячо доказывал что-то. Старый китель с защитными погонами генерал-лейтенанта был ему тесен и с трудом сходился на животе.

Боевой генерал, он оставался на посту до последнего. До последнего проклятого февральского дня, когда 12-я армия, овеянная боевой славой на прибалтийских фронтах, была расформирована в Рыбинске. Полгода он провёл в родном Ярославле, маясь вынужденным бездельем и не скупясь на ядовитые комментарии в адрес новых правителей. Грянувшие в городе события вернули его к активной жизни. Невысокий, но плечистый и полноватый, он передвигался стремительно, взвихряя за собой воздух, по-бычьи нагнув крупную лысоватую голову с редкими пегими волосами и утопая в старорежимной, лопатообразной, тоже пегой бороде. Громадные, крепкие, как клещи, ручищи постоянно размахивали, жестикулировали, и на ходу Карпов напоминал жарко раскочегаренный паровоз. С таким человеком нельзя было не считаться, и Перхуров относился к нему осторожно и предупредительно. Как к ходячей бомбе.

Карпов оглянулся и, увидев подходящих, громогласно рявкнул:

— Господа офицеры!

Люди поднялись с мест, выпрямляя спины и одёргивая одежду.

— Здравствуйте. Здравствуйте. Здравия желаю, — бросал на ходу в разные стороны Перхуров. — Здравствуйте, Пётр Петрович, — остановился он перед Карповым.

— Александр Петрович! Наконец-то! — раскрыл объятия Карпов. — С победой!

И крепко обнял Перхурова. Полковник, зажмурясь, вытерпел касания крест-накрест сухих генеральских губ и жёсткой седой клочковатой бороды. Карпов отвернулся, шмыгнул носом, достал платок и промокнул глаза.

— Что в Губернаторском доме, Пётр Петрович? — спросил Перхуров.

— Что? А вон что, — улыбнулся генерал, указав на выходящую из Губернаторского переулка процессию. Усиленный конвой вёл группу растрёпанных, окровавленных мужчин.

— Сдались, голубчики… Ну и славно. Ну и хорошо. А держались крепко, стервецы. Крепко… Если бы все они так, ничего бы у нас не вышло…

Поймав косой взгляд Перхурова, Карпов счёл за лучшее замолкнуть.

— Всё хорошо, Пётр Петрович. Всё хорошо, что хорошо кончается, — пробормотал сквозь зубы Перхуров.

И вдруг из-за домов со стороны Театральной площади грянул резкий, раскатистый удар. Всхлипнули стёкла в окнах. С чердаков, хлопая крыльями, сорвались и закружились над крышами голуби. Офицеры вздрогнули и переглянулись.

— Что за чёрт? Кто приказал? — зло прогудел, не разжимая зубов, Перхуров. Через пятнадцать минут догадок и недоумений из-за угла Губернского присутствия выскочил несущийся во весь дух старший артиллерист капитан Ширин.

— Господин полковник, — задыхаясь, проговорил он. — Осаждённые в Кокуевке… Сдались!

— Зачем стреляли, капитан? — сурово вперил в него взор Перхуров.

— Виноват, господин полковник, пришлось. Крепко они там засели. Когда б мы их ещё выкурили… А времени нет. Пришлось всадить по нижнему этажу, где ресторан. Так и повыскакивали, кто в чём… В театр их посадили, — улыбаясь и будто оправдываясь, говорил капитан. Глаза его были усталы и безразличны.

— Хорошо, капитан. Убитые, раненые?

— Никак нет. У них контуженные есть. Да вот мальчонка там один уж больно плох, чахоточный, кровь горлом хлынула… И у бабы какой-то припадок сердечный сделался. В госпиталь увезли, очухается. А мальчишка-то помрёт. Жалко… — вздохнул Ширин.