Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— Ты в чем-то можешь упрекнуть мою мать?! — выкрикнул я раздраженно и злобно, не сумев сдержать напряжения. Но Лиэй ничуть не смутился:

— Мне известно, что она готова была предать тебя смерти в первый год твоего царствования, ибо для нее держава всегда была важнее, чем родная кровь. Твоя дочь бежала с сыном врага…А еще мне показалось, что Катрей, сидевший подле тебя, был возмущен твоим милосердием.

Хотел ли Лиэй задеть язву в моей душе, или это вышло без умысла, но в ответ я бросил угрюмо:

— Катрей был зачат в дурное время. Может, ты слышал, что в ту пору на мне было проклятие Пасифаи, и я наполнял женское лоно не семенем, но скорпионами и змеями. Этот ублюдок точно порожден одним из этих гадов!

Дионис сокрушенно покачал головой и скривил губы в горькой усмешке:

— Похоже, из всех отпрысков твой наследник наиболее горячо любим тобой.

— Да, это так. Я с радостью бы передал власть в руки Девкалиона, если бы не знал, что узы крови не остановят Катрея на пути к власти. Его ничто не остановит!!! Тебе ведь приходилось слышать, что он чуть было не лишил жизни свою дочь Аэропу, застав ее на ложе с каким-то знатным паросцем?!

Лиэй недоуменно воздел брови:

— Вот как? Я слышал, он продал Аэропу в рабство.

— Продал, потому что рядом с ним оказался добросердечный Навплий, торговец. А собирался зашить в мешок и бросить в море. Навплий купил мою внучку за бесценок… Правда, потом позаботился о девушке, как о царевне, и нашел ей мужа — Атрея из Микен. И все же, когда до меня дошла весть, как Катрей обошелся со своим семенем… — я в гневе сжал кулаки, шумно перевел дыхание и не закончил фразы, оборвав ее на полуслове.

Потом продолжил:

— Когда-то давно жрец Аполлона сказал: Катрею суждено погибнуть от руки одного из своих детей. Теперь я верю: так и будет, тем более, что его сын Алтемен — горяч и безудержен, словно Арес или Посейдон!

Лиэй покачал головой:

— Потому дети Катрея живут на Родосе?

Я кивнул.

— Может быть, хотя бы к Алтемену и Апемосине боги будут более благосклонны, чем ко мне и Катрею…

И зачем я говорю ему об этом? Лиэю все равно. Сетующий старик утомителен… Но я продолжаю — так, словно его передо мной нет, и на столе — лишь всегдашний мой собеседник, наполненный добрым тефринским вином:

— У меня сердце сжимается от ужаса, когда я думаю, что ждет Ариадну, едва я умру. Будто мало ей горечи от предательства любимого и насмешек толпы. Осса и без того трубит, что моя дочь не нашла себе мужа не потому, что ее сердце не отозвалось на любовный призыв многих достойных мужей, а потому, что нет таких глупцов, которые взяли бы в дом потомство кносского паука, скорпиона в женском обличии!

Дионис встал, подошел ко мне, положил руки на мои плечи.

— Прости! — прошептал я. — Я становлюсь стариком, Лиэй… Ворчливым стариком, который утомляет слух гостя своими сетованиями.

— Мне не привыкать, — рассмеялся мой возлюбленный. — Минос, пойми же, это ты полагал, что мы в разлуке. Но неужели ты думал, что я могу просто так оставить тебя? И разве такое возможно — подумать, будто я могу не любить тебя, что бы с тобой ни случилось?

Руки его нежно заскользили по моим плечам, и я почувствовал на своей щеке его дыхание:

— И ты зря полагаешь, что я могу посмеяться над тобой. Да, ты походил на старика — в тот миг, когда поднялся и поспешил навстречу Ариадне. Вот тогда ты был старик, дряхлый старик, клянусь чревом матери моей, Персефоны! Сгорбленный, и ноги волочил по полу, и руки у тебя тряслись.

Он наклонился ко мне, и его щека почти коснулась моей:

— И в сердце моем родилась такая нежность, которой я не знал ранее. Ты — словно вино, Минос, с годами становишься все лучше.

Я зябко повел плечами и отвел его руки:

— Наша любовь была давно и она подобна прошлогоднему солнцу. Когда-то оно грело, но воспоминания о нем не помогут в пору зимних дождей. Я благодарен тебе за то, что ты был, и готов до конца своей жизни приносить тебе щедрые жертвы за спасение от смерти моей дочери. Но пути наши идут розно. У тебя свои дела, и тебе нет дела до моих забот.

Лиэй не обиделся, лишь задумчиво покачал головой:

— Как знать… Я не стал бы так поспешно отвергать мое участие, Минос.

Он поднялся с кресла, подошел ко мне и снова осторожно обнял за плечи.

— Дивуносойо! — с отчаянием выкрикнул я. — Ты вправду со мной, или я снова разговариваю с ойнойей? Может быть, Ате играет моими волосами?

— Ты хочешь других доказательств? — прошептал он, отыскивая губами мои губы.

Меня разбудил птичий гомон и солнечный свет: я проспал дольше обычного. Лиэй лежал рядом, лениво, как большая кошка, поигрывая моими волосами. Моя голова покоилась на его руке, и я чувствовал, как пульсирует кровь в его венах.

Я опустил ресницы, пытаясь снова связать в единое целое рассыпающиеся знаки недавнего блаженства: тепло и запах его тела, прикосновения рук и губ, прерывистое дыхание, солоноватый вкус на губах…

— Ты уже не спишь? — лениво промурлыкал Лиэй.

Вместо ответа я лишь подвинулся к нему ближе, прижался к его теплому боку. Мне не хотелось вставать. Снова надевать на себя личину невозмутимого, сильного, многомудрого царя, идти в совет, обдумывать грядущую войну, показывать, что дух мой силен и несгибаем, словно добрый бронзовый клинок…

Рядом с Лиэем я могу быть слабым и не бояться вызвать презрение, получить удар в спину. С кем еще я могу позволить себе такую роскошь? Есть ли то место, где можно быть только собой? Для меня — вот оно, на груди моего возлюбленного.

— Ты так радостно улыбаешься, Минос. О чем ты сейчас думаешь?

Я смутился.

— Ни о чем…

О, златоволосая Афродита Урания, прекраснейшая из богинь, ты благосклонна ко мне, раз позволила на исходе жизни снова обрести счастье!

— Мне кажется, я знаю, как помочь Ариадне, — произнес Лиэй, садясь и откидывая назад светлые волосы. — Конечно, это не исцелит язвы в душе твоей дочери, но, во всяком случае, покажет всем и каждому, что ни твоей, ни ее чести не нанесено урона.

— Не нанесено урона чести женщины, которая самовольно бежала с мужчиной, а он бросил ее? — скривил я губы в невеселой усмешке.

— Бросил не по своей воле! — азартно блеснув глазами, воскликнул Дионис.

Я не понял его замысла:

— Хотел бы я знать, по чьей же?

— По моей, — спокойно произнес Дивуносойо. — Это я, Дионис, сын Зевса, олимпийский бог, приказал ему оставить царевну на Наксосе — потому, что полюбил ее!

— Кто в это поверит? — хмыкнул я.

— Всякий — после того, как Ариадна станет моей женой, — отозвался Лиэй. — Отдай мне свою дочь.

Мне не пришло в голову столь простое решение. Был ли у Ариадны лучший выход? Стать женой бога, и какого бога!!! Мне ли не знать, сколь хорошо рядом с ним! Тем более, я скоро умру… Умру, оставив Ариадну в заботливых руках Диониса. Вот только одна мысль, словно крохотный уголечек, обожгла мне сердце: мне приходилось делить моего Дивуносойо с другими, но никто из них не был столь дорог моему сердцу, как Ариадна. И именно с ней мне не хотелось делить моего Дивуносойо! Ревность захлестнула меня, но, отогнав ее, я радостно воскликнул: