Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

И вдруг Зина с волнением, но в то же время и с такой решимостью, какой даже она в ней не предполагала, объявляет, что нашла себе «жениха и жених этот некто иной, как князь Захарьев-Овинов!..

Если бы Екатерина ясно и обстоятельно помнила всё, относившееся до этого человека, у неё в руках оказалось бы достаточно доводов, чтобы сразу решительно объявить своё несогласие на этот брак. Но дело в том, что под влиянием непонятной силы у неё сохранилось только какое-то смутное, неопределённое воспоминание о чём-то — и больше ничего. Она знала, что Захарьев-Овинов был близок к покойной графине Зонненфельд, что Зина встретилась с ним у гроба этой несчастной молодой женщины. Потом был священник, о котором она уже не раз слышала много хорошего. Этот священник — духовник Зины. Он живёт в доме Захарьева-Овинова. Зина у него бывает — значит, и там она могла встречаться с князем…

Виделась она с ним и здесь, когда царица «призывала» его. Свою беседу с этим странным и учёным человеком она хорошо помнит. Это была интересная беседа. Он достаточно оригинален, но ведь он фантазёр, у него все какие-то отвлечённые, какие-то мистические идеи…

Он казался ей чем-то вроде сурового и холодного аскета. И вдруг этот аскет и мистик самым заурядным образом пленился красивой девочкой, сделал ей предложение и хочет жениться…

Старый князь пишет, умоляя её, ввиду своей болезни и приближающейся, как он уверяет, смерти, дать своё разрешение на этот брак и дозволить, чтобы свадьба была как можно скорее. Царице всё это досадно. Она привыкла, что все делается так, как она того хочет, как она задумает, а тут вышло совсем иначе, совсем неожиданно — и притом ещё её торопят…

Да ведь он более чем на двадцать лет старше Зины, ведь ему за сорок, а она почти совсем ребёнок — ей нет ещё двадцати лет. Он ей не пара!..

Она положила письмо на стол и взглянула на Захарьева-Овинова. Этот взгляд показал ей, что лучше и не останавливаться на вопросе о возрасте. Он изумительно, невероятно моложав. Он крепок, бодр, красив, у него такое необыкновенное лицо. Зина не могла им не увлечься, заметив, что производит на него впечатление. А он, видно, очень увлечён ею. Он совсем не таков, каким был прежде. Он стал как-то гораздо проще, во взгляде нет ничего странного, загадочного, что так её поразило, когда она его в первый раз увидала. Глаза его смотрят светло и ясно: видно, что он счастлив.

— Итак, князь, — сказала Екатерина, — вы желаете прекратить вашу жизнь учёного анахорета, ваши вечные путешествия и превратиться в доброго семьянина. Всё это весьма похвально, и я не имею ничего возразить вам. Но вы просите руку моей камер-фрейлины…

— Я был бы очень доволен, если бы Зинаида Сергеевна не была камер-фрейлиной вашего величества, — сказал Захарьев-Овинов.

— А почему бы это, сударь? — быстро спросила царица.

— Потому, что тогда мне не пришлось бы лишать ваше величество не только камер-фрейлины, но и лучшей девушки, какая только может существовать в мире.

— Да, это для меня крайне неприятно и даже гораздо более того, — произнесла Екатерина. — Но если дело идёт об её счастье…

— А вы сомневаетесь, ваше величество, что она будет со мной счастлива — не так ли?

— Может быть…

— Конечно… только одно время решит вопрос этот.

— Да, время, — в раздумье сказала царица и затем пожала плечами. — Что ж, я не имею никаких оснований запрещать вашего брака. Ваш отец просит, чтобы свадьба была как можно скорее. И против этого я ничего не могу возразить, только…

— Только вы очень недовольны нами, ваше величество.

Екатерина сдвинула брови. Она была очень, очень недовольна, но не хотела показывать этого.

— Не то, — сказала она, — я хотела спросить вас… вы совсем её у меня возьмёте?

— Её сердце навсегда принадлежит вам, — спокойно и серьёзно ответил Захарьев-Овинов. — Она любит ваше величество не только как государыню, но и как истинную мать. Это я знаю и уж, конечно, не стану уничтожать в ней такое чувство… Но вы не о том спрашиваете. И я должен сказать вашему величеству, что при дворе моя жена остаться не может.

— Я знаю ваши идеи! — с некоторой резкостью перебила Екатерина. — Вы крайне невысокого мнения обо всём, что меня здесь окружает.

— Ничуть, ваше величество, — всё так же спокойно и серьёзно сказал Захарьев-Овинов, — но человек должен быть там, где он нужен… Где буду я с женою — это вопрос будущего, на который я не могу ещё ответить. Я хорошо понимаю неудовольствие вашего величества. Если бы я нашёл для вас полезным моё присутствие здесь, то принял бы всякое дело, какое вам угодно было бы мне предоставить, всякую службу. Не сердитесь на меня, государыня, и дозвольте мне высказать вам мою большую просьбу…

— Что такое? Говорите.

— Если когда-нибудь я найду нужным что-либо сообщить вам, дозвольте мне, когда бы это ни случилось, лично обращаться прямо к вам.

— Против исполнения такой просьбы я ничего не имею. Я всегда вас выслушаю, и если сообщение ваше будет заключать в себе нечто более или менее важное либо какой разумный совет, то останусь вам за сие премного благодарна.

— Больше мне ничего не надо, — сказал Захарьев-Овинов. — Такое обещание царицы может быть во многих отношениях неоцененным сокровищем для подданного…

Императрица милостиво простилась с ним. Он уходил вполне удовлетворённым, хотя ясно видел, что она всё же им очень недовольна.

Направляясь к выходу, в одной из дворцовых зал он встретился с Потёмкиным. Светлейший был один, без всякой свиты. Он медленно подвигался, тяжело ступая по паркету, и нёс, размахивая рукою, небольшой портфель с бумагами, очевидно, для доклада царице. За это время он ещё больше как-то обрюзг. На лице его выражалось не то утомление, не то скука. Он громко зевнул раза три и привычным движением перекрестил себе рот. Подойдя на близкое расстояние к Захарьеву-Овинову, но ещё не узнавая его, он прищурился и вдруг остановился.

— Князь, ты ли это, голубчик?.. — воскликнул он, протягивая ему руку. — Какими судьбами, из каких стран и странствий?.. Не часто мы с тобой встречаемся… Рад я тебя видеть… поцелуемся!

Они трижды поцеловались.

— А и взаправду любопытно мне, за каким это ты здесь делом?

— За большим, князь, — ответил Захарьев-Овинов. — Я прямо от царицы.

— Что ж так? Или человеку, которому ничего не надо, что-нибудь да понадобилось?

— Понадобилось!..

И Захарьев-Овинов рассказал Потёмкину, по какому делу был у царицы. Тот с изумлением глядел на него и вдруг засмеялся.

— Ушам своим не верю! — все продолжая смеяться, говорил он. — Ты жених!.. Поздравляю… Да и вид у тебя вон какой счастливый… Чудеса!..

Он прервал свой смех и махнул рукою.