Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

Потёмкин пожал плечами и окинул своего учителя довольно насмешливым взглядом. Однако его взгляд тотчас же изменил выражение: никогда ещё не видал он Калиостро таким величественным, красивым, до такой степени исполненным спокойного достоинства. Он пошёл вперёд, движением руки приглашая итальянца следовать за собою.

Они в кабинете императрицы.

Калиостро привык ко всем приёмам, и ещё недавно он испытал высокомерный и презрительный приём, сделанный ему Потёмкиным на вечере у Сомонова, но никогда ещё не испытывал он ничего подобного тому, что ожидало его теперь. Он подходил к женщине, а увидел перед собою императрицу и в первый раз понял, что действительно существуют «императрицы».

А между тем Екатерина вовсе не хотела уничтожать его. Она могла быть самого невысокого мнения о человеке, но допустив его к себе, принимая его у себя, она не была в состоянии оскорбить его и унизить своими словами и обращением. Екатерина встретила Калиостро обычной любезной полуулыбкой и достаточно ободряющим тоном сказала ему, что он становится самым модным человеком в Петербурге, что он по слухам исцеляет самые трудные болезни, благодетельствует неимущим больным и что если так будет продолжаться, то в лице петербургских докторов у него может оказаться целая армия противников.

— Эта армия для меня не опасна, если ваше величество будет знать, что я действительно приношу моим ближним всю пользу, какую могу принести, — с глубоким поклоном отвечал Калиостро.

Он ответил так, как должен был ответить, не потерял спокойствия и достоинства, но это стоило ему огромных усилий. В первое мгновение он был поражён, холодное величие императрицы подействовало на него подавляющим образом. Однако прошла минута, другая — и он снова овладел собою. Всё, что было в нём — силы жизни, воли, — сосредоточил он в своём взгляде. Этот взгляд притягивал и в то же время изливал потоки горячего света; он озарял все лицо Калиостро какой-то особенной, почти страшной красотою. Екатерина невольно глядела на него и думала:

«Да, этот человек может быть опасен… В его глазах целый ад… он смел и, конечно, ни перед чем не остановится… да иначе и не одурачил бы Потёмкина… Если у его подруги такие же глаза и такая же смелость, эти люди могут много бед наделать… Но на меня ты можешь глядеть как тебе угодно, меня ты не зачаруешь, потому что я не верю тебе и не хочу верить…»

И Калиостро чувствовал, что вся его сила пропадает даром, он не мог подметить ни малейшего изменения в лице императрицы — между ними не протянулось ни одной связующей нити, между ними оставалась бездна.

К тому же он понимал, что ему даже не дадут времени для борьбы. Его спрашивали — он отвечал, но едва он хотел остановиться на подробностях, его тотчас же очень осторожно, но решительно останавливали и переходили к следующему вопросу.

На вопрос о его родине и происхождении, особенно в присутствии Потёмкина, который сидел молча, угрюмо, пристально разглядывая свои ногти и перстни на пальцах, он должен был сказать, по возможности кратко, то же самое, что рассказывал у Сомонова. Но то, что там, среди составленной им цепи, при известном настроении показалось крайне интересным, заманчивым и не возбудило никаких сомнений, то теперь, в совершенно иных условиях, вызвало улыбку императрицы. Калиостро не мог не заметить этой улыбки, не понять её смысла, и эта улыбка на него самого подействовала отрезвляющим образом. Его рассказ ему самому показался теперь и неинтересным, и невероятным. Он терял свой жар, свою самоуверенность, довольство собою — и в этом было его поражение. Между тем улыбка Екатерины исчезла и на её лице мелькнуло даже некоторое раздражение. Брови её сдвинулись, образуя на лбу глубокую морщину, голубые глаза холодно смотрели на Калиостро.

— Ваши таинственные приключения весьма занимательны, — сказала она, — но есть один вопрос, в ваших глазах, быть может, и незначительный, а для меня имеющий некоторый интерес. Видите ли в чём дело: у вас, насколько я могу судить, несколько имён… какое же из них ваше действительное имя?

Египетский иерофант должен был вспомнить все испытания, пройденные им в недрах пирамид, для того чтобы не показать своего смущения и остановить краску, готовившуюся вспыхнуть на его щеках.

— Благодаря моему непонятному прошлому я и сам этого хорошо не знаю, — произнёс он с загадочной улыбкой.

— Очень жаль, — сказала императрица, — очень жаль! Я царствую в стране, где существуют установившиеся временем порядки и законы. Наши порядки и законы могут показаться вам странными и стеснительными; но как бы там ни было, в России все должны иметь одно подлинное имя и документы, доказывающие действительную принадлежность этого имени лицу, которое его носит…

Потёмкин перестал разглядывать свои перстни и ногти, зашевелился в кресле и быстро взглянул на Екатерину, а потом на Калиостро. Вопрос о документах до сих пор ни разу не пришёл ему в голову: Калиостро разгонял его скуку, Лоренца дразнила его воображение, и он только день за днём воспринимал получаемые от них впечатления.

«Неужто попался?» — подумал он. Но ему не пришлось остановиться на этой мысли и сделать вывод. Калиостро снова изобразил на лице чувство собственного достоинства и великолепным движением вынул из бокового кармана своего зашитого золотом и сверкавшего каменьями кафтана какую-то бумагу.

— Мои документы в порядке, ваше величество, — сказал он, подавая императрице бумагу, — я могу не знать своего действительного происхождения, я могу о нём только догадываться, наконец, это может быть моей сокровеннейшей тайной… Но ведь не я один в таком положении…

Глаза его горели, и он смело и глубоко глядел ими в светлые глаза императрицы.

— Наверное, и во владениях вашего величества, — продолжал он, — найдутся люди, действительное происхождение которых имеет мало общего с именем, которое они носят. А между тем их документы в порядке и признаются законными. Таков и мой документ, удостоверяющий, что я действительно тот, за кого себя выдаю, то есть граф Феникс, полковник испанской службы, числящийся в королевских войсках.

Императрица приняла бумагу, внимательно прочла её и вернула Калиостро.

— Очень довольна, — несколько сухим тоном произнесла она, — что получила на мой вопрос ответ удовлетворительный… и надеюсь, граф, что вы не будете претендовать на моё любопытство… В моём положении мне приходится иногда быть любопытной за других, то есть исполнять не только свои, но и чужие обязанности…

Потёмкин улыбнулся и встал с кресла. Аудиенция была закончена, и Калиостро выходил из кабинета русской царицы с полным сознанием понесённого поражения. Он сознал свою ошибку, но не мог решить, в чём она и откуда происходит. Быть может, никогда ещё в жизни не отдавал он столько своей силы, той силы, в которую он верил и чудные действия которой он видел столько раз. С таким количеством затраченной магнитной силы он мог повлиять на всякую женщину, он заставил бы тревожно забиться самое холодное сердце, согрел бы самую холодную кровь… Или эта женщина — лёд? Нет, она, быть может, более других способна живо воспринять внезапное впечатление… В чём же его ошибка? Он упустил из виду то, что в известном возрасте женщина может поддаться страстному впечатлению только в том случае, если она сама пожелает этого…