Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

В эти минуты на лице её появлялась счастливая улыбка и так и застывала.

Ей казалась, что после долгого томительного ненастья с целой вереницей непроглядных дождливых дней, с набегающими грозами и бурями настало наконец лучезарное тихое время. Небо безоблачно, солнце ярко, мягкий душистый ветерок отгоняет полдневный зной, соловьиные песни наполняют короткие светлые ночи. И становятся эти ясные дни, эти светлые ночи все яснее, все блаженнее… Ни облачка на небе, ни малейшего признака, по которому можно было бы заключить, что скоро настанет конец долгому ведру… Так зачем же и думать об этом конце, о новых грозах, бурях и невзгодах?! Надо всецело отдаваться благополучию, посылаемому судьбою…

И всецело ему отдавалась горячая, живая, могучая душа императрицы. Она отгоняла от себя воспоминания о былых, не очень давно ещё поднимавшихся на её горизонте тучах. Она выстрадала всем существом своим эти тучи и в своё время чутко и мучительно следила за тем, как они появлялись, разрастались, заволакивали все небо…

Внутреннее настроение, то одно, то другое — всё требовало громадной энергии, громадной затраты сил… Исправление старого, создание нового, борьба ежедневная, ежечасная…

Но это были неизбежные облака, только облака, а за ними скрывались настоящие чёрные тучи…

Мор в Москве, сопровождавшийся бунтом обезумевшей от ужаса черни, земская беда, таинственная и страшная, как Божья кара, такая беда, с какой, казалось, и бороться-то нечем… Помиловал Бог, прошла беда, но за нею стала надвигаться другая. Нежданный бунт Пугачёва, казавшийся вначале далёкой и незначительной тёмной точкой, которая вот-вот сейчас и расплывётся бесследно. Но эта точка не расплылась, не исчезла, а с ужасающей быстротою сгущалась, разрасталась и принимала чудовищные размеры…

Дрогнула, наконец, и смутилась душа императрицы, закрался в неё страх, какого она ещё не испытывала даже и в самые трудные минуты своей жизни… Туча наконец рассеялась, отдохнуть бы, насладиться спокойствием… А между тем нет отдыха и спокойствия…

Были потом и другие невзгоды, хоть с виду и не столь страшные, но всё же отравлявшие и дни и ночи.

Были заботы и горе в семье царской: унесена смертью на заре юной жизни супруга наследника Павла Петровича, и умерла она вместе со своим первенцем, на появление которого в свет императрица возлагала лучшие надежды…

И это миновало, у цесаревича новая избранница, юная и не менее прекрасная, чем первая. Этот новый брак сулит прочное счастье. Императрица уже ласкает любимого старшего внука. А теперь у неё есть и второй внук, здоровый, милый ребёнок. Будущее России обеспечено, одною тяжкой заботой, одною тревожной мыслью меньше…

Все дела, как внутренние, так и внешние, мало-помалу приняли широкое и счастливое течение. Благодаря тонкому дипломатическому уму князя Репнина на Тешенском конгрессе благополучно разрешён вопрос о баварском наследстве, грозивший ввергнуть всю Европу в кровопролитную войну. Значение и влияние России упрочиваются с каждым днём. Русская монархиня выходит победительницею из всех препятствий. И её имя гремит славою в далёких пределах…

У себя она окружена добрыми помощниками.

Она овладела великою тайной находить чистые алмазы в почве, сделавшейся для неё родною, и шлифовать эти алмазы на зависть и удивление всему свету. Да, из её рук выходят истинно русские работники. Она не уступает в искусстве отыскивать их и воспитывать тому, кто денно и нощно стоит перед нею чудным примером, тому богатырю-исполину, чьё наследие не по праву кровного родства, а по праву родства духовного держит она своей женской, но по-мужски твёрдой рукою.

И дорожит она этими находимыми ею алмазами русского ума и таланта, хранит их как зеницу ока, осыпает их без конца щедротами и милостями. Ничего ей для них не жаль, и всякая награда кажется ей недостаточной, недостойной тех услуг, какие они приносят её новой, горячо любимой ею родине.

Эти люди — её семья, её присные, её дорогие, любимые дети. Кто любит Россию, того она любит; у кого спорится работа, на того она не нарадуется…

Прибывают, все прибывают способные работники… И всё это свои, русские люди, не пасынки России, не приёмыши её, не чужеродны… Простыми с виду, но таинственными путями по Божьему изволению и по великому разуму русской царицы, разуму просветлённому и вдохновлённому на благо родины стекаются эти русские люди к царскому престолу. Не спрашивает их великая царица, какого они роду-племени, в лачуге или хоромах богатых готовились они к своему служению, не спрашивает она, кто из вельмож, царедворцев с ними в родстве либо в приязни, за кого они держатся, кто может замолвить за них доброе слово. Никаких порук ей не надо, ибо знает она точную цену этих порук. Сама она видит человека, видит его насквозь после первой же с ним беседы. Она глядит прямо и смело, отмечает человека — и не ошибается. В этом её сила, в этом её вечная слава…

Перед лучшим из отмеченных ею, блестящий гений которого она давно поняла и оценила, она не могла не преклониться. Она признала его себе равным, этого славного сына России, и горячо полюбила его как царица и как женщина. Каждый новый год показывает ей, что этот друг её ума и сердца, превыше всех возвеличенный ею Потёмкин оправдывает самые смелые надежды, какие она на него возлагает. Все его недостатки и странности, его своеобычный тяжёлый нрав — всё это кажется ей пустым и ничтожным в сравнении с великими заслугами. Как царица она им довольна, а как женщина она простит ему всё, потому что прежде всего и во всём она — царица. Она знает, что не найти ей другого Потёмкина, а потому лелеет и балует его. Положение его крепко, и значение его всё возрастает. Нет и не может быть у него соперников…

Вот ещё недавно благосклонная судьба привела ей двух новых работников — Завадовского и Безбородку. Обоих она признала пригодными для большой работы. Как женщина она отдала предпочтение блестящему Завадовскому, как царица склонялась на сторону неуклюжего хохла Безбородко.

Но Завадовский, несмотря на всю свою близость к царице, не мог ни на минуту заслонить собою Потёмкина в чём бы то ни было. А Безбородко, иногда просто неприятный царице, ни разу не заметил производимого им на неё впечатления. Он возвышался благодаря своим талантам и пользе, приносимой им в государственном управлении и, может быть, более чем кто-либо испытывал на себе всю царскую щедрость и благодарность Екатерины…

Теперь же, в это светлое время, в это счастливое затишье, которым она наслаждалась, она готова была на всех и на все изливать свои милости, всех оделять счастьем. Она сама была счастлива.

Годы кипучей, разносторонней деятельности ещё не наложили на неё своей тяжёлой печати. Хотя молодость давно уже прошла, но старость всё ещё медлила своим приближением. Красота зрелого возраста и свежесть не покидали ещё императрицы. Ей иногда казалось, что время идёт не вперёд, а назад, что стремится она не к старости, а возвращается к молодости — так хорошо, так бодро она себя чувствовала. Её многодумная голова работала без устали и сохраняла всю свою свежесть благодаря, быть может, непрестанной смене в работе.