Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

Калиостро радушно улыбнулся ему, крепко пожал его руки, усадил его в кресло и сам сел против него и, пронизав его своим огненным взглядом, сразу начал:

— Мой дорогой князь, ваши извинения напрасны, вы неизбежно должны были явиться ко мне именно теперь. Я знал, что так будет и ждал вас. Этого мало; для того чтобы не было между нами никаких недоразумений, я вам скажу, зачем вы здесь, чего вы от меня хотите, какое именно у вас до меня дело…

Щенятев поднял брови и взглянул с невольной недоверчивостью.

— Вы не можете этого знать, граф, — произнёс он, — потому что никто этого не знает, да и сам я всё выяснил себе и решил к вам ехать только сегодня утром.

— Если бы кто-нибудь знал, — ответил Калиостро, — или мог бы знать, тогда я бы не сказал вам ни слова… Да и к чему нам терять время в напрасных разговорах… Слушайте: вы здесь для того, чтобы просить меня посвятить вас в некоторые таинства природы… Вы хотите быть моим учеником…

— Да, но это не всё! — воскликнул Щенятев.

Калиостро улыбнулся.

— Как вы нетерпеливы, дайте мне договорить. Конечно, это не всё. Вы страстно любите прекрасную молодую женщину, вы всеми мерами добиваетесь её любви, но до сих пор напрасно. И вот вы желаете теперь, после встречи со мною, после тех доказательств моих знаний, какие я уже успел дать вам, вы желаете с помощью этих самых знаний, посредством которых человек управляет природою, достигнуть вашей цели…

Князь Щенятев вскочил, и вся его длинная фигура изобразила изумление, смешанное с ужасом.

А Калиостро, едва заметно и спокойно улыбаясь, глядел на него.

— Особа, которую вы любите и которую хотите победить, — графиня Зонненфельд.

Щенятев даже вскрикнул и схватился за голову. Он просто не верил ушам своим. Ему казалось, он был почти уверен в том, что никто не знает о его страсти. Об этой страсти говорил весь город, но он воображал, что это тайна.

— Боже мой, да как же, как, каким путём вы можете знать всё это? — захлёбываясь, лепетал он.

— Успокойтесь, мой друг! — важно и покровительственно сказал Калиостро, кладя ему руку на плечо и усаживая его в кресло. — Успокойтесь, я вчера вам показал очень мало, но даже из этого малого, что вы видели, вы должны были кое в чём убедиться. Чего же бы стоили знания и моя сила, если бы я не мог при первом взгляде на человека читать его мысли и чувства?!

Щенятев мало-помалу начинал приходить в себя. Его изумление, недоумение, ужас уступали место восторгу.

— Да, — воскликнул он, — вы великий чародей и великий волшебник! Я преклоняюсь перед вами… Я готов слепо идти за вами всюду. Я клянусь быть самым послушным и преданным учеником вашим…

— Я готов вам верить и готов вас принять в ученики — недаром же я допустил вас в цепь. Или думаете вы, если бы я не захотел, вы были бы среди нас вчера?! Вы принадлежите к немногим, избранным мною здесь…

Восторг Щенятева возрастал.

— Так, значит, я недаром возлагаю на вас все надежды? Значит, вы мне поможете? Если бы вы знали, как невыносима мне стала жизнь в последнее время. Вы понимаете, я не мальчик, я уже пожил на свете, я встречал многих прекрасных женщин… я знаю, что такое любовь, но никогда я не мог себе представить, что способен на такую безумную страсть, какую теперь испытываю. Эта страсть жжёт меня, как огонь. Она меня отравила… я не могу так жить… Обещаете ли вы мне, что поможете, что она будет любить меня? Для этого я готов всем — пожертвовать… требуйте чего угодно, я весь в вашем распоряжении!..

— Прежде всего, — спокойно произнёс Калиостро, — я потребую от вас некоторого умения владеть собою, некоторого терпения. Без умения владеть собою, без терпения ничего нельзя достигнуть. Страсть ваша велика, желание победить любимую женщину наполняет вас всецело… Это хорошо, это обещает успех, будьте только терпеливы и спокойны с виду, а главное — держите в тайне задуманное вами. Если вы исполните всё это, я ручаюсь вам, что вы достигнете цели. Лицо Щенятева вспыхнуло и засияло.

— О, как мне благодарить вас, великий человек! — воскликнул он, готовый кинуться к ногам Калиостро.

Но тот величественным жестом руки остановил его.

— Подумайте, — сказал он, — прежде всего подумайте хорошенько, действительно ли вы имеете ко мне полное и безграничное доверие?

— Конечно, имею, зачем вы меня и спрашиваете об этом?

— Так клянитесь мне смело и без рассуждений исполнять всё, что я вам буду приказывать. Вспомните, ведь я сам проходил через ту же школу, я сам клялся в слепом повиновении моим учителям… Я исполнил мою клятву и никогда не раскаялся и не раскаюсь в этом.

— Клянусь! — твёрдо и торжественно произнёс Щенятев и по привычке невольным движением перекрестился.

— Принимаю вашу клятву, — сказал Калиостро, — теперь же я должен проститься с вами, я очень занят. Сегодня вечером я у вас буду…

Князь Щенятев, окрылённый надеждой, исполненный восторга, вышел. А Калиостро взял со стола маленький серебряный колокольчик и слабо позвонил.

На этот тонкий, едва слышный звонок дверь скрипнула, и в приёмной появилась Лоренца.

— Ты уже один, он уехал? — говорила она, идя к мужу.

Тот с весёлым лицом принял её в свои объятия.

— Зачем же мне долго терять с ним время? О, моя Лоренца, как смешны люди, как слабы люди и как легко владеть ими!..

Как смешны люди, как слабы люди и как легко владеть ими! — эти самые слова много раз в жизни повторял себе Потёмкин, и, конечно, никогда не могло прийти ему в голову, что настанет час, когда их произнесёт неведомый иностранец, применяя их к нему, Потёмкину. А между тем, весело обнимая лукаво улыбавшуюся, хорошенькую Лоренцу, Калиостро подумал о «северном великане».

— С одним кончил — пора к другому! — сказал он. — Что было сделано с одним в десять минут, с другим будет сделано в день, быть может, в два, но всё же будет сделано…

Калиостро поехал на верную победу. Несмотря, однако, на всю его уверенность, выдержку и самообладание, при первом взгляде на неприятельскую позицию и на силы противника, он невольно и неожиданно для самого себя смутился. На своём веку он навидался многого: блеск и мрак, нищета и богатства прошли перед ним, и он одинаково свободно и спокойно чувствовал себя как в бедной лачуге, так и в богатейших чертогах. Но никогда ещё в жизни не видал он той баснословной, безумной роскоши, какая окружала Потёмкина. Да и сам Потёмкин среди обстановки, созданной им для себя, показался ему не тем, каким он узнал его. Только теперь, в этих чертогах, он действительно понял всю силу, все значение и смысл великого русского вельможи. Он уже хорошо был знаком с прошлым Потёмкина, и его прошлое, вспоминавшееся ему теперь, заставило его отнестись к «светлейшему князю» иначе, чем он относился ко всем людям. Он не притворялся, не играл роли, когда почтительно склонился перед хозяином и выразил ему в отборных выражениях своё удовольствие быть у него принятым.