Лев Жданов - Третий Рим. Трилогия

— Да вот, осударь… не погневись… из окопу мы из ближнего… От головы, от Василия Шпыняева посланы по брёвна… Чай, ведом тебе голова тот, осударь…

— Не помню что-то! — улыбаясь, сказал Иван. — По брёвна? И вы сами их на себе волокете? Тяжело, чай?..

— И-и, как тяжко! Умаялись… Не ближний свет, сам видишь, осударь… Притомились… Вот и стали передохнуть, значитца… Помилуй, не казни, осударь… Не стало никакой силы-возможности без передышки, значитца.

— Ну, вестимо, как не вздохнуть?! Отдыхайте… Ишь ты, упарились как! Ровно от коней — от людей пар столбом! Да разве нет коней у вас, чтобы самим таку махину не тащить? Да ещё на тележке, на смешной такой.

Иван стал внимательно осматривать тележку, особенно колёса её из цельных обрубков, кое-как обтёсанных в виде неправильного круга.

— Коней?! И-и, што ты, осударь! Мы — пешие. Наше дело простое… Всё на себе да своими руками робим, своим горбом тянем… А што трудно — твоя правда, осударь. С непривычки, гляди. Дома все другим делом, торговлишкой займались… А тут вот… — начал было впадать в жалобливый тон десятник, но спохватился и замолк…

Иван огляделся, медленно повторяя:

— Торговлишкой займались?.. Што ж, дело хорошее. Конечно, трудно вам с непривычки. Так то помните: ни для меня, ни для кого стараетесь, муку принимаете, а для Господа Самого Распятого, за святую веру христианскую… Татар повоюем — Господь возрадуется. Полон наш русский у них отберём. Чай, и у вас есть кто близкий в полону у казанцев?

— У нас, осударь, — вступил в разговор молодой ратник, — есть родич один… И не ратник он был. Как напали на Коширу единова казанцы, тамо его и забрали… По торговому делу на Кошире жил…

— Вот видите! Так уж потерпите Бога для… И то сказать ещё надо: Казань возьмём, заставы снимем, Волга свободным, вольным путём русским потечёт. Как по-вашему, по-купеческому: к худу это аль к добру для вас?.. А?..

— К добру, осударь! — сразу ответили все ратники, хорошо понимающие свою торговую пользу.

— То-то ж! Так для себя постарайтеся, Божьи воины. А покудова… Эй, Петя! — крикнул Иван одному из своих стрельцов, сидевшему на здоровой рыжей лошади. — Слезай, Петруша!.. Дай им коня, брёвна довезти. Подожди тута с ними, а там и догонишь меня… Ну, Бог на помочь, люди Божии!..

И, провожаемый громкими, восторженными приветствиями осчастливленных, ободрённых, словно воскресших ратников, царь тронул поводья коня, дальше поехал осматривать, как осадные работы кипят, продвигаются под Казанью… Спрашивал о вылазках дневных и ночных, которыми татары беспокоили русских; ободрял, утешал больных и раненых… И везде восторженные клики неслись вслед царю:

— Жив и здрав буди на многая лета, осударь наш милостивец! Батюшка, светлый наш царь!..

Так за днями дни, недели за неделями тянутся.

С того дня, как первые осадчие, стрелецкие головы Иван Черемисинов, Григорий Жолобов, Фёдор Дурасов и дьяк Ржевский со своими сотнями первые туры подкатили вечером от Булака к стене городской, немало стычек и боёв разыгралось вокруг осаждённого города.

Особенно жестоки были первые вылазки. Не хотели допустить татары врагов с турами к стенам городским. Против князя Михаилы Воротынского и Ивана Фёдоровича Мстиславского, которые вели первый приступ, сразу, изо всех четырёх ворот: Царских, Арских, Тюменских и Аталыковых — высыпали воины казанские.

Жестокая сеча началась. Чтобы помешать появлению новых сил из города, русские открыли пальбу по крепости изо всех орудий, стоявших против ворот. Татары отвечали тем же, хотя и мало было у них пушек и пищалей. Стрелы тучей летели… Крики, вопли сражающихся, сливаясь с гулом орудийных выстрелов, оглушали всех вокруг. Кони метались в испуге… В остервенении враги, бросив оружие, бились врукопашную, давили, грызли друг друга и сваливались с откосов крепостных прямо в ров, переполненный мутной, грязной водой… Так прошла вся ночь… Но к утру русские одолели. Татары кинулись назад. Ворота закрылись. И лихорадочно принялись свежие, вновь подошедшие московские ратники за установку туров, за рытье рвов и траншей… А казаки-смельчаки, первые пошедшие на приступ посадов под стеной, заняли большую каменную баню Даирову, под самой стеной крепостною, и расположились там безопасно и удобно, словно дома у себя.

Тянется осада недели и месяцы… Глубокая осень царит… Ливни, слякоть… Шесть недель уж прошло… Тоска стала одолевать русских. Тоска одолевает и царя. Сначала, пока ещё опасности грозили при осаде, волновался Иван, но не тосковал, не чувствовал как-то всех лишений, которые даже ему пришлось испытывать среди этой лагерной суровой жизни.

А татары сильно оборонялись сперва.

Оказалось, что в крепости городской за стенами у них только половина войска — тридцать тысяч отборных людей. Другая половина была сокрыта в лесах, которые тёмной стеной обошли Казань со всех сторон.

И вот, бывало, видят русские: на стене городской взовьётся, зареет зелёным пятном мусульманское знамя… Бьёт его ветром, треплется оно… Вдруг появляются из лесов, всё больше с Арской стороны, отряды татарские, нападают в тыл христиан. А в то же время из ворот высыпают казанцы, двойной удар обрушивая на осаждающих.

Ни попить, ни поесть не могли спокойно войска, которые с этой стороны находились: Большой да Передовой полки.

И так недели три шло.

Наконец, после долгих совещаний, решено было покончить с таким порядком вещей.

Тридцать тысяч всадников и пятнадцать тысяч пехотинцев-стрельцов, под начальством князя Александра Горбатого-Суздальского, разбившись на три колонны, засели в ловушку, скрылись в засаде.

В первый же раз, когда татары повторили свою хитрость, напали на русских с двух сторон, русские рати, встретившие натиск татар, выехавших из лесу, сделали вид, что смутились и побежали в лагерь обратно. Татары кинулись за ними с гиком, с победными криками… Вот уж все отряды ихние вышли из-под прикрытий, из лесу… Вот лавой мчатся на беззащитный лагерь… Из города долетают крики радости.

Может быть, настал час победы и отмщения гяурам, настал час освобождения от проклятой осады… Но… что это такое? Из лесу, где всё было тихо, резко прозвучала военная труба… сигнал атаки… И с трёх сторон, отрезая обратный путь, лишая малейшей надежды на спасение, чёрной тучей, вздымая вихри по пути, несутся три полка русской конницы… А ещё с двух сторон, замыкая совсем полукруг, появились пешие тяжёлые отряды, чтобы не проскользнули татарские всадники между городом и русскими шанцами, чтобы никто не ушёл от гибели!

— Гибель!.. Гибель… Яман!.. Алла!.. Алла!.. — завопили со стен городских.

Окружённые враги тоже кричат… Но дико, вызывающе:

— Смерть гяурам! Смерть нечестивым!..