Георгий Полилов - Андрей Боголюбский

Послушник исчез бесшумно, словно растаял.

Сняв чёрную бархатную шапку, Паисий перекрестился в угол на горящие лампады. Подошёл к стулу. Фёдор протянул ему свои холеные, надушенные ароматным ладаном пальцы:

- Ну, каковы вести от патриарха цареградского, Паисий?

Паисий начал рассказывать о своём путешествии в Царьград. Фёдор слушал молча.

- Ты поведал патриарху, как говорил тебе князь, что в победе над булгарами помогла нам Богородица?

- Да.

- Уверовал патриарх, что владимирская икона чудотворна?

Паисий развёл руками:

- Нет, отче! Греки сомневаются в святости иконы. Но праздник первого августа патриарх всё же признал.

- Как же он разрешил этот праздник?

- Первого августа, когда князь Андрей Юрьевич нанёс поражение булгарам и взял их город Бряхимов, греческий император Мануил одержал победу над сарацинами. Патриарх этим праздником признал нашу победу над неверными и победу греческого императора Мануила.

Паисий умолк.

- Хитры греки! Ну, иди, поведай обо всём князю. Перекрестившись ещё раз на иконы, Паисий поклонился.

Поздно вечером Фёдор зашёл в покои княжого терема.

Андрей читал при свете толстой восковой свечи. Услышав скрип половицы, поднял голову:

- Рад видеть тебя, Фёдор! Слышал новости из Царьграда?

Фёдор усмехнулся:

- Слышал, княже.

- Признал патриарх наш праздник?

- Признать-то признал, да в память победы императора Мануила. В один и тот же день победил ты, князь, и греческий император Мануил.

Князь насупился:

- Не всё сразу, Фёдор. И это считаю большим делом. Сегодня патриарх уступил в малом, завтра уступит в большом. Дождёмся, что Владимир почитаться станет боле Ростова Великого, потом Киева. Кто знает… может, суждено со временем стать нам выше самого Царьграда.

Князь ходил по светёлке из угла в угол, а Фёдор следил за его тенью.

- Учителям нашим духовным, грекам, - начал Фёдор, - пуще всего хочется держать нас в повиновении. Не любо им, чтобы Русь была единой и сильной. Немощными и слабыми управлять легче: безропотно снесут любое ярмо.

Подойдя к аналою, князь захлопнул книгу.

- Во Владимир я тебя, Фёдор, призвал не зря. Знаю твою верность. Думаю, во многом ты мне поможешь.

Нужно нам укреплять силу земли нашей. Строить нужно города я рубить стены, воинов наших и горожан обучать ратному делу. Нужно, чтобы Владимир стал сердцем земли Русской.

Фёдор понимающе кивал головой.

- Правда твоя, князь! - сказал он, воодушевляясь. - Попам накажу, чтобы праздник этот проводили торжественно и богато. Если так будут праздновать его во всех церквах русских, всем будет ведомо, сколь славную победу ты одержал.

Разговор опять зашёл о епископе Леонтии. Князь морщил лоб; он усмехнулся недобро, уголками губ:

- Леонтий - выживший из ума старик. Это все знают, но враги мои постараются использовать и его во зло Владимирской земле.

- Пока жив Леонтий, не разрешат нам, княже, иметь своего епископа. А без епископа город не столица.

- И это знаю…

- Сказывали мне, - продолжал Фёдор, - верные люди из попов киевских, что великую злобу он против тебя имеет. Говорит: «Пусть князь Андрей обождёт - добудут его и из-за стен каменных. А Владимиру не только митрополита, а и епископа своего не иметь».

Князь махнул рукой:

- Мало ли что болтает он по скудости своего ума! Греческий император и патриарх слушать его не станут. А вот ежели патриарх не захочет, чтобы во Владимире был свой епископ, то против него с мечом не пойдёшь. Его нужно брать лаской да хитростью. - Андрей прощупал Фёдора глазами. - Надо тебе самому съездить к патриарху и добиться от него посвящения в епископы. Человек ты смышлёный… жаль, что вот греческой грамоты не разумеешь.

Фёдор опустил голову.

Сложную работу поручил княжеский управитель мастеру Николаю: для отправлявшегося в Царьград попа Фёдора, для подарков грекам, нужно было изготовить тонкие ювелирные вещи. Мастерам не хотелось ударить лицом в грязь перед видавшими виды царьградцами. Требовалось много уменья, чтобы узорочья, не уступали по красоте и тонкости работы изделиям прославленных константинопольских ювелиров. Николай поучал Алексея:

- Для паяния серебряных вещей припой делай из Годной части красной меди и четырёх частей серебра. Для паяния золота возьми десять частей золота, шесть частей серебра, четыре части меди. Припой сначала расплавь в тигле, чтобы металлы сплавились, а потом напильником изотри в порошок…

Николай подсел к столу, подвинул к себе серебряную пластинку и маленькими щипчиками начал укладывать на ней узоры из тонкой кручёной проволоки. Когда узор был уложен, он насыпал на пластину припой и поставил её на жаровню. Легкоплавкий припой скоро расплавился и, остыв, соединил проволочки с пластиной. Узор из кручёных проволок называли сканью.

Кроме накладной скани на пластинке, Николай задумал сделать ажурную скань, где сами проволочки образовывали каркас вещи. Здесь свитые металлические волоски припоем скреплялись не с основой, а друг с другом. Целыми днями сидел Николай, забывая о еде и сне. Когда что-нибудь не получалось, он осторожно откладывал скань и, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладони, говорил с огорчением:

- Стар стал! Глаза подводят. Шутка ли сказать - проволока-то толщиной в волос, а вся вещица в половину ногтя…

- А ты, Николай, дай отдых рукам. Отойди от работы на время, - советовал ему дед Кузьма.

- Алёшке нужно поспешать с ученьем. Окромя его, некому мне передать ремесло.

Алексей выслушивал эти слова молча. Знал хорошо, что Николай его успехами доволен и работами ученика хвастал перед соседями.

- У одного рязанского мастера, - рассказывал Николай Кузьме, - видел я узорочья, каких нет, наверно, у самого греческого царя. Показал он мне золотой колт [99] Колт - полая подвеска из золота, серебра или бронзы; за дужки прикреплялась к головному убору около висков. Украшение, распространённое на Руси до татаро-монгольского нашествия. , украшенный самоцветными камнями. Приподняты самоцветы на едва заметных кружальцах. Проходит свет сквозь кружальца под камни и отражается от золотой основы. И светятся каменья изнутри, словно пылают внутренним огнём…

Все были заняты работой и всё же слушали мастера с интересом. Старик Кузьма и сам мог кое-что рассказать владимирскому мастеру. Алексей мечтал о том, как он сделает колт, какого нет у самой княгини. «Вот обрадуются старики!» - думал он. Иногда он вспоминал о девушке, которую встретил на берегу Ирпени. Тогда он улыбался, а Кузьма думал, что Алёшка не верит их рассказам, и сердился.

- Да я, дед, о своём думаю.

- Другой рязанский мастер, - продолжал рассказывать Николай, - на небольшой золотой оправе между драгоценными самоцветами припаял золотые цветы. Стебельки сделал из рубчатой золотой проволоки толщиной чуть больше волоса. На каждом четыре - пять витков. Один конец стебелька припаял к основе. На другом прикрепил маленькие золотые чашечки из пяти лепестков. На поле величиной с ноготь мизинца посадил пятнадцать - двадцать золотых цветов. Красота сказочная! Среди алых и лиловых самоцветов колышутся на своих витых стеблях цветы, словно подснежники на лесной поляне.