Георгий Полилов - Андрей Боголюбский

Кузьма рассказывал о знаменитых киевских мастерах. При богатом дворе великого князя киевского во множестве жили златокузнецы-ювелиры и другие мастера, творившие искусные узорочья. Все они работали на князя да дружину, на богатые монастыри и церкви. А ведь, кроме Киевской земли, на Руси были десятки других княжеств, и в каждом из стольных городов работали мастера. Сколько было их разбросано по всем градам русским!..

Алексей слушал и думал о своём. Одно его огорчало: красивые узорочья заказывали для боярынь и богатых горожанок, а он, мастер, не мог сделать для своей будущей невесты самого дешёвого браслета. И опять Алексей почему-то вспоминал о девушке, встреченной в лесу: «Кто знает… может, ещё встретимся. Ведь в жизни всякое бывает». И к нему приходило хорошее настроение. Он работал быстрее и лучше, будто колты он делал не для далёких византийцев, а для неё.

Окончили княжеский заказ. Пришёл слуга и сказал, чтобы они пришли на княжой двор:

- Сам князь с вами говорить будет. У Алексея потемнело в глазах:

- Батюшки, что же это? Николай ухмыльнулся:

- Может, похвалит наше старание… может, побранит за нерадивость.

В праздничных рубахах стояли мастера перед высоким теремным крыльцом. В обтянутых красным сафьяном ларцах лежали сделанные украшения. Впервые князь пожелал сам принять работу своих умельцев.

Искоса поглядывая на Николая, Алексей удивлялся: сухое лицо учителя было, как всегда, спокойным. Алексей же совсем пал духом, когда увидел вышедшего на крыльцо нарядного слугу.

- Ступайте… Князь повелел привести вас в покой. Андрей встретил мастеров ласково:

- Ну, хитрокознецы, чем порадуете своего князя? Николай раскрыл ларец и, поклонившись, протянул его Андрею. Сделал это не спеша, с достоинством. Прищурив глаза, князь внимательно рассматривал сработанные мастерами кольца.

- Хороши! - сказал он, любуясь тончайшим узором из лёгкой, как паутинка, проволоки. - К такой вещи страшно прикоснуться, а каково было её сделать?

Трёхбусенные височные кольца были излюбленным украшением владимирских женщин. От головного венца у висков спускались две цепочки, на которых прикреплялись кольца с тремя тонкими ажурными бусинами из филигранного каркаса. У некоторых богатых боярышень на цепочку с каждой стороны прикрепляли по три трёхбусинных кольца с серебряным или золотым колтом, свисающим над самым плечом. Заказав 1это узорочье, князь хотел показать грекам высокое искусство своих мастеров.

Сейчас, любуясь этим чудом ювелирного искусства, князь забыл о мастере. Поворачивая украшение то в одну, то в другую сторону, он говорил задумчиво:

- Жаль посылать грекам это дивное узорочье! Оно к лицу больше какой-нибудь голубоглазой владимирке, чем гречанке.

Князь посмотрел на Алексея. Тот стоял опустив голову.

- Постой, постой! - сказал Андрей, припоминая. - Это ты бежал от боярина Ивана, а потом с Золотых ворот кидал в него палками?

Алексей стоял всё так же, не поднимая головы.

- Я, княже… - произнёс он заплетающимся языком.

- Нехорошо, грех!.. Ну, покажи, какой ты мастер, что принёс? Может, ты только и умеешь, что бросать в стариков палками?

Николай поспешно раскрыл другой ларец:

- Здесь, княже, колты, украшенные зернью. Это его работа.

- Зернью? Покажи.

Николай бережно передал князю колты. Поверхность их покрыта была несколькими тысячами мельчайших зёрен металла, каждое из которых было в пять-шесть раз меньше макового зерна.

Андрей внимательно рассматривал работу своих ювелиров. Заломилась правая бровь, а задумчивые карие глаза вдруг стали мягкими.

- Хорошо… - сказал он тихо.

Посмотрев ещё раз на колты, князь промолвил:

- Ведь дело-то не Богово, а рук человеческих. А не верится! Многое может сделать человек…

Николай с Алексеем стояли взволнованные, не зная, что сказать. В голосе Андрея слышалось столько восхищения, что у Алексея начал проходить страх.

- Тебя, мастер Николай, - продолжал князь, - велю одарить. А тебе… - Андрей строго посмотрел на Алексея. - Что испугался? Тебе всегда работать с ним, а к боярину не возвращаться вовсе. Уразумел?

Николай толкнул ученика локтём. Алексей повалился князю в ноги.

Незаметно проходила зима. Пришёл декабрь-студень. Первого декабря, в день Наума-грамотника, малых ребят начинали учить грамоте. В этот день мальчики говорили. «Батюшка Наум, наведи на ум». Прошло четвёртое декабря, день великомученицы Варвары. По народным приметам, в это время особенно лютовал мороз: «Трещит Варюха - береги нос да ухо». На полях заиграла в свои трубы развесёлая вдова-вьюга, бросая на город тучи снега, навевая сугробы на соломенные крыши бедняков и убирая причудливыми намётами резные тесовые кровли княжих и боярских теремов.

Алексей видел, как тяжело было жить тому, у кого в избе не было, как у них, двух-трёх здоровых работников, и радовался, что дед Кузьма во Владимире. Для бедняков эта зима была тяжёлой.

Давно возвратилось княжеское войско с волжских берегов, где оно нанесло поражение булгарскому князю, но во Владимире всё ещё лежали по избам хворые и раненые. Лечили их настоями трав, клали на раны плесень и мёд. Многие горожане и ремесленники не могли заниматься своим ремеслом. У дверей Успенского собора, у церквей Спаса и Георгия, несмотря на стужу, стояли безрукие, одноглазые, с большими гноящимися язвами. Держа в зубах шапки, тянули прихожан за полы:

- Братья-владимирцы, помогите! Дружинники, как будто не замечая, старались побыстрей пройти мимо этой толпы обездоленных.

Удивлялись люди. Поход был удачный, булгары оказали малое сопротивление, а калек и больных хоть отбавляй. Кое-кто из участников похода, которые побойчей, говорили на торгу, не боясь казни:

- Воины князя изоделись в драгоценные бархаты-аксамиты и парчу, а мы наги. Им князь Андрей Юрьевич отец родной, а нам отчим. Сколько покалечило нашего брата… сколько нищих наплодил князь…

Во рву, неподалёку от Ирининых ворот, нашли княжеского тиуна с раздробленной дубиною головой.

Неспокойно было во Владимире. Уехал Фёдор, и по городу поползли слухи, что повёз он в подарок грекам несметные богатства.

- Всё с нас! - говорили ремесленники и орачи. В церкви призывали ловить крикунов, поносящих князя и его слуг, но мало нашлось на это дело охотников. Озлобленные, обнищавшие горожане охотно слушали всякое свободное слово, а если говорившему человеку угрожала опасность, то его о ней вовремя предупреждали.

Прошёл ещё один год. Стояла тихая ясная осень. На вишеннике владимирских садов желтели и осыпались листья. По серому осеннему небу к югу потянулись треугольники журавлей, и молчаливые, заросшие осокой заводи Клязьмы оглашались криками перелётной птицы.