Марта Холл Келли - Девушки сирени

– Хочешь такую в кухню? – спросила Халина.

– Ту, что с Мартой? Очень красивые краски.

– Это не Марта. Это ты. Я выполнила ее в синих тонах. Это же твой любимый цвет.

У меня снова слезы навернулись на глаза, и все краски смешались, как в банке с водой.

– Я? Очень мило.

– Давай покажу свою лучшую работу. Учительница хочет ее купить, но я могу оставить.

Пока Халина вела меня вдоль стены к своему автопортрету, я постаралась незаметно промокнуть глаза салфеткой. А когда встала перед той картиной, она словно бы дотянулась до меня и ударила наотмашь. Настолько казалась живой.

– Ну, как тебе?

Это оказалась самая большая картина в зале. Женское лицо анфас. Золотистые волосы. На голове – терновый венок.

Это была мама. Моя мама.

Мне стало жарко. Голова пошла кругом.

– Мне надо присесть.

– Тебе не нравится. – Халина скрестила руки на груди.

– Нет, что ты, нравится. Просто мне надо присесть.

Я села на складной стул. Халина пошла за еще одним стаканчиком водки для меня. А я сидела и смотрела, как Петрик смеется со своей подружкой. Не зря я все-таки предпочитала отсиживаться дома.

Халина схватила отца за руку и потащила ко мне.

– Вот, мама, возьми. – Она протянула мне бумажный стаканчик.

– И что заставило тебя прийти? – с улыбкой спросил Петрик. – На аркане затащили?

– Ну уж точно не ты, – сказала я.

Улыбка Петрика сразу поблекла.

– Кася, только не сейчас.

– А тебе здесь весело, да? – Я дернула подбородком в сторону красной шляпы.

От водки у меня помутнело в глазах и начал заплетаться язык.

– Ты что, напилась?

– У нас только тебе пить разрешается, – сказала я и отхлебнула из стаканчика.

У меня в голове появилась какая-то новая ясность.

– Я провожу тебя домой. – Петрик потянулся за моим стаканчиком.

Я отвела руку и встала. Как раз в этот момент к нам подошли папа с Мартой и с учительницей Халины на хвосте.

– Вы мама Халины? – спросила учительница.

Это была довольно симпатичная темноволосая женщина в круглых очках и фиолетовом платье в восточном стиле. Она положила руку на плечо Халины. Рукав ее платья напомнил мне крыло летучей мыши.

– Она очень вами гордится.

– О, неужели? Халина признала, что у нее есть мать?

Все рассмеялись. Но как-то фальшиво – потому что это было не смешно.

– Ох уж эти подростки, – сказала учительница. – Вы видели автопортрет Халины? Мой университетский коллега говорит, что это лучшая работа на сегодняшней выставке.

– Это моя мама, – ответила я.

– Простите? – не поняла учительница.

Марта переглянулась с папой. Все вдруг закружилось, как в павильоне смеха.

– Кася, Халина нарисовала себя, – осторожно произнесла Марта.

Петрик взял меня за руку.

– Если бы ты знала мою мать, ты бы сейчас не спала в ее постели, – бросила я.

– Мы уходим домой, – проговорил Петрик.

Я вырвалась из его цепких пальцев.

– Халина, наверное, не рассказывала тебе, когда вы там с ней беседы разводили, что мою мать убили из-за того, что я работала на подполье. После всего, что она для меня сделала.

Я поднесла стаканчик ко рту и случайно раздавила в руке. Водка забрызгала мне платье.

– Петрик, мы сегодня заберем Халину к себе, – предложила Марта.

– Да, моя мать была художницей. Вот прямо как Халина. Но она рисовала портреты плохих людей. Нацистов рисовала, если вам это интересно. – Я почувствовала, что у меня по щекам потекли слезы. – Что с ней случилось? Один Бог знает, миссис Учительница Рисования. Потому что она со мной даже не попрощалась. Но вы уж мне поверьте, эта женщина на портрете – моя мать.

Что было потом, я помню смутно. Муж вел меня домой. Мы остановились на аллее – меня вырвало. Петрик стирал съеденную на ужин кашу с моего американского платья.

На следующее утро я проснулась еще до рассвета.

– Пить, – громко попросила я, потому что мне на секунду показалось, что я в лагерном лазарете.

Я села на кровати Халины и убедилась, что вместо платья на мне ночная рубашка.

Петрик переодел?

События прошедшего вечера начали всплывать из памяти. У меня щеки заполыхали от стыда.

Какой же дурой я себя выставила!

Еще не встав с кровати, я знала, что поеду в Штокзее.

Когда начало светать, я тихо, без единого звука, собрала кое-какие свои вещи и открыла посылку. В небольшой коробке лежали транзитные документы и деньги – немецкие и польские. Письмо, адресованное в крупнейшую германскую газету с подробным описанием военных преступлений Герты Оберхойзер в Равенсбрюке и о ее досрочном освобождении, а еще – комплект немецких почтовых марок. Три карты, список рекомендуемых заправок и подробные инструкции в дорогу. Записка с извинениями за то, что удалось достать только один комплект документов, и целая коробка моих любимых «Фиг Ньютонз». Я забросила коробку с печеньем в чемодан и защелкнула замки.

В соседней комнате заворочался Петрик. Я на секунду замерла. Оставить записку или нет? Быстро нацарапала на оберточной бумаге от посылки Кэролайн «до свидания» и пошла вниз к старому бирюзовому автомобилю. Папа время от времени давал мне попользоваться этой машиной, а Петрик уже несколько лет делал что мог, чтобы она оставалась на ходу. Папа говорил, что на ней больше ржавчины, чем краски, но пока она нас не подводила.

Первое время в пути я изводила себя разными вопросами.

Например:

А что, если это и правда Герта?

Не нападет ли она на меня?

Не брошусь ли я сама на нее?

Пока я ехала, в голове немного прояснилось. Машин на дороге почти не было. Я разложила на пассажирском сиденье карту и сопроводительные инструкции, включила погромче радио и позавтракала одной пачкой «Фиг Ньютонз». На упаковке было написано: «В ДВОЙНОЙ УПАКОВКЕ БОЛЬШЕ СВЕЖЕСТИ!» И действительно, печенье стало еще вкуснее, чем раньше, – мягкое и немного влажное снаружи, со сладкой инжирной начинкой.

Такой завтрак поднял мне настроение. Возможно, эта поездка – не такая уж плохая идея.

По дороге на северо-запад я ехала через заброшенные, полуразрушенные деревни. Единственными яркими пятнами в тускло-серых городах были плакаты, на которых красными буквами по белому фону пропагандировались достоинства социализма и «Нерушимая дружба с Советским Союзом».

Подготовка к поездке была непростым делом еще и потому, что у Германии отбили территории, которые она захватила во время войны. Восточные земли, ранее отрезанные от Польши, вернулись к ней. Остальную территорию Германии поделили между собой вчерашние союзники. На месте довоенной Германии появилось два государства: Западная Германия, которая уже не была оккупирована войсками союзников, и на востоке государство поменьше – Германская Демократическая Республика, или ГДР.